целей. А пока она сказала лишь:
— Посиди со мной. Поговорим по душам. Мы так редко это делаем…
Лет пять назад, в самом начале моей работы с ВПЗР, это предложение взволновало бы меня. Теперь — нет, такими псевдоинтимными прихватами меня не прошибешь. «Был карнавал, и я нарядилась карточным шулером» — вот как это называется! А разговор по душам имел смысл, если бы у ВПЗР была душа. Одну- единственная, подлинная, а в случае с ВПЗР о подлинности не приходится даже мечтать. Нельзя ведь считать душой промасленную колоду с двадцатью королями вместо обычных четырех; с пятью дамами, одиннадцатью тузами и тремя сотнями валетов, большинство из которых — пиковые. В колоде почему-то нет шестерок и девяток, зато полно джокеров с лицом самой ВПЗР.
Вернее — с козьей мордой.
— …поговорим. Конечно.
— Думаю, наша идиллия будет длиться недолго.
— Идиллия?
— Я об отсутствии людей. Кто-то да появится. В каком-нибудь виде… Тебе понравился Майлз Дэвис? Ты ведь его слушала.
— Откуда вы знаете?
— Навеяло. Ветром принесло. Кстати, Карал
— Смутно.
— Флоранс Карала… ее играет Жанна Моро… со своим любовником Жульеном Тавернье задумывают убийство ее мужа. Предосудительно, не правда ли? Мерзко.
Я смотрела этот фильм, точно!.. Он был черно-белым, приглушенно черно-белым, как и всякий нуар. В любви Флоранс и Жульена оттенков намного больше, — да-да, они были влюблены! Не так экстравагантно и навзрыд, как герои ВПЗР, а приглушенно, черно-бело, но сила чувств от этого не становится меньше.
— Они любили друг друга.
— Мерзости совершенного это не отменяет.
Тоже мне, моралистка!..
Если до этой минуты ВПЗР и выглядела умиротворенной (слава тебе, новоиспеченная Гимбо!), то теперь она потихоньку начинает заводиться. На что направлена ее зарождающаяся ярость — не совсем понятно. Вряд ли на криминальных любовников Жюльена и Флоранс.
— Жанна Моро была красавицей в том фильме, хотя и снималась без грима. Ты знаешь, что она снималась без грима, Ти?
— Нет.
— А вот представь себе. Крупные планы без грима и в естественном освещении смертельны для того, кого снимают… В лаборатории, при проявке пленки, многие испытали шок от неприглядности увиденного. Но потом ничего, привыкли. И запоздало восхитились красотой образа. Его нюансировкой. И главное — глубиной. Несчастная, несчастная Флоранс…
— Флоранс и впрямь бедняга, — послушно повторяю я.
— Но мерзости совершенного это не отменяет. Кстати, постарела она не слишком красиво.
— Вы имеете в виду Флоранс?
— Старикам в нуаре не место. Как, впрочем, и в других жанрах, за исключением комедии положений в богадельне. Я имею в виду Жанну Моро. А ведь могла бы сделать пластику. Лет эдак в пятьдесят.
Я все еще не понимаю направление мысли ВПЗР, хотя пора бы уже и понять.
— Просвети меня, Ти… Что есть аббревиатура «ВПЗР»?
— Э-э… Великий Писатель Земли Русской, — на автопилоте произношу я.
— Ты употребляешь ее с ироническим подтекстом, не так ли?
Я просто чувствую, как у меня начинают гореть щеки: «ВПЗР» — слово исключительно для внутридневникового пользования. И это — мой дневник, ничей другой.
— Почему — «с ироническим»?
— С каким же еще? Ты ведь не считаешь меня великим писателем. Судя по написанному в твоем говенном опусе, претендующим на биографические заметки.
У кошки Гимбо — короткие ломаные усы и черный нос: не кошачий, а прямо-таки собачий. Как у шпицбергенской хаски, с которой ВПЗР тесно общалась на хинди с примесью норвежского. Помнится, эпопея со Шпицбергеном была изначально поставлена мной под сомнение, как и все другие ее эпопеи, и чего там только я о ней не понаписывала, господи ты боже мой!..
— Он ни на что не претендует.
— Да неужели?! — Наконец-то ВПЗР дает волю ярости и плещет в меня водой из стакана. Вот для чего он понадобился! Хорошо срежиссированная мизансцена, ничего не скажешь. — Значит, я — ничтожная плагиаторша?!
— Я не писала, что вы — ничтожная плаг…
— Конечно, не писала! Ты писала, что я вечно оказываюсь там, где уже побывали другие. Как это? — Тут она прикрывает глаза и цитирует почти дословно: — «Карманным Зюскиндом и карманным Мураками уже была, пусть теперь побудет карманным Стивеном Кингом», верно? Я учту твое замечание, и мало тебе не покажется!..
— Вы все неправильно поняли…
— «Карманным Зюскиндам Нобелевскую премию не выдают» — каково, а?! Да будет тебе известно, что я даже не читала этого Зюскинда! Ни одной страницы!
— Успокойтесь, пожалуйста…
— А кто тебе сказал, что я нервничаю? Беспринципные и аморальные фрики — не нервничают! Сумасшедшие тетки с манией величия — не нервничают. Мелкотравчатые демоны — не нервничают! А если и нервничают — то совсем не по такому ничтожному поводу, как ты. Ты и есть ничтожество! Неблагодарная скотина!!!
Кошка, сидящая на руках у ВПЗР, — самое удивительное существо на свете. По всем законам жанра ей бы уже давно пора вздыбить шерсть и убежать, но она не делает ни того, ни другого. Ведет себя тихо и в какой-то момент даже начинает тихонько урчать. Неужели ей нравится происходящее?
Мне — точно нет. Волны отчаяния и детского стыда накатывают на меня с завидной периодичностью, временной промежуток между ними — не больше двадцати секунд. Ритм — две четверти, как в румбе, самбе, пасадобле. Или все же это — аргентинское танго?
Ведет ВПЗР. Черты партнера расплывчаты. «Tangus Dei». Соло на аккордеоне — Астор Пиаццола.
Чтобы как-то защититься от ужаса происходящего, я пытаюсь представить ВПЗР в длинном черном платье, в туфлях с крепкими набойками, с красной розой в волосах.
Получается неубедительно.
Тогда я мысленно наряжаю ее в ослепительно белый костюм — тройку, розу заменяю белой шляпой с черным кантом и пририсовываю усики над верхней губой. Нетронутыми остаются лишь туфли. Черты партнера расплывчаты по-прежнему.
ВПЗР не Марлен Дитрих, чтобы с шиком носить мужские костюмы. Причем не абстрактно мужские, костюм достался ей от Аль Пачино, моего любимого актера (интересно, вошел ли Аль в число ста сорока четырех тысяч избранных?). Пиджак великоват, штаны чересчур длинны, жилетка морщит на груди — и при этом ВПЗР старается вести со всей элегантностью, на которую только способна.
Ни хрена у нее не выходит, комичная нарисовалась картинка!..
— А что это ты лыбишься? — на мгновение притушив гнев, спрашивает ВПЗР.
— Я не лыблюсь.
— Ты откровенно ржешь. Прямо мне в лицо. Сучка!
За неимением второго стакана с водой, ВПЗР швыряет в меня чашкой с остатками многострадального капуччино. Увернуться удается в последний момент, но некоторое количество жидкости все же попадает мне на свитер.
Выпустив таким образом пар, ВПЗР снова погружает пальцы в шерсть Гимбо.
Все, делать здесь больше нечего.
Но стоит мне только оторвать задницу от стула, как ВПЗР властно произносит:
