так и должен подниматься человек. Любой человек, вне зависимости от того, мечтатель он или урод. Главное условие, чтобы этот человек был из плоти и крови.
Не фантом.
Вот оно! Определение для Кико найдено: он не фантом!
Жаль, что это не объясняет, почему следы заканчиваются вместе с дорожкой: пол между нашими с ВПЗР спальнями восхитительно сух.
Кико остался на верхней ступеньке лестницы? Он и сейчас стоит здесь, рядом со мной, только я его не вижу? — из-за того, что все странно на этом гребаном острове, в гребаной голове писателя, которая никак не может договориться сама с собой. Которая не в состоянии скроить подходящую схему; чтобы нигде не жало и не рвались нитки; и булавки, выдающие несовершенство, сырость и непрописанность замысла, не впивались в кожу.
Так могла бы рассуждать Ти-настоящая.
Овца же и простофиля Ти врывается в спальню ВПЗР, где, кроме висящей на стене Пенелопы Крус, нет ни одной живой души. Мельком бросив взгляд на оскароносицу, а потом нагнувшись и с чуть большей обстоятельностью обшарив глазами пространство под кроватью (Кико нет и там), она возвращается в коридор и толкает дверь в ванную.
Пусто.
Остается лишь ее (моя, моя!) комната — и больше искать Кико негде, разве что он и впрямь ошивается у меня за спиной. Или ухватился за перила лестницы и чуть покачивает корпусом, в параллельной реальности.
Войдя в комнату, я снова никого не нахожу. И лишь подойдя к окну и выглянув из него, обнаруживаю Кико. Он стоит на противоположной стороне улицы, задрав голову вверх, и смотрит прямо на меня. Улица не освещена, как не была освещена все эти дни, но, возможно, в параллельной реальности гребаного острова или в гребаной голове писателя фонари горят. Иначе как объяснить то, что я вижу Кико во всех подробностях? Я вижу его куртку с капюшоном, закатанные рукава, шнурки на лице; различим даже цвет шнурков.
И ботинки.
Они — сиреневые. Точная копия вэпэзээровской мечты о «Kowalski» теперь на Кико. Мудацкие сиреневые ботинки решили добить меня окончательно, вот интересно, какие ботинки были на покойном Маноло, сидящем в океанариуме?..
Кико улыбается мне, и его шнурки улыбаются, и он машет мне рукой, вернее — манит меня, предлагая присоединиться к нему, и к улице, и к снегу. И эта мелодия, возникшая неизвестно откуда, приглушенная труба Майлза Дэвиса…
В плейлисте «Ascenseur Pour L'Echafaud»[44] из вэпэзээровского айпода мелодия идет под номером четыре и называется «Julien Dans L'Ascenseur» — «Жюльен убивает». Или лучше сказать «Жюльен становится убийцей»?
Ти-настоящая — литературный агент, с присущим ему ироническим отношением к жизни, наверняка подумала бы о том, что ВПЗР уже рассматривает ненаписанный роман в формате аудиокниги; аудиокниги — это удобно, за ними — будущее, надо же хоть чем-то развлекать себя в автомобильпых пробках, глядишь, и бита не понадобится, и травматический пистолет, чтобы разобраться с теми, кто подрезает тебя у светофора.
«Жюльен убивает» — неплохое музыкальное сопровождение для абзаца с Кико, снегом и сиреневыми ботинками.
Овца и простофиля Ти — сумасшедшая из головы писателя, просто боится. Ей не нравится музыка, возникшая неизвестно откуда, она — неуютная. Тревожная, хотя и грустная одновременно, ничего нельзя исправить, Жюльен убивает или все-таки уже убил? Жюльен становится убийцей — или все-таки уже стал?
Обе Ти ни бельмеса не смыслят во французском.
А Кико продолжает призывать их обеих, несмотря на падающий снег.
И я следую призыву, спускаюсь по лестнице, на ходу размышляя: с каких это пор островной идиот приобрел надо мной такую власть? Во всех известных мне романах воспитания, взросления и тех, что подпадают под категорию «the novel of the travel»,[45] все происходит совсем по-другому: это подружка мальчика-мечтателя вертит им, как хочет, а не наоборот.
Значит — это не роман-странствие, не стоит обольщаться.
Типичный квело-психопатический триллер-шарада в духе последних вэпэзээровских опусов, интеллектуальный квест.
Ну да, ну да, квест.
Мне нужно найти Кико. Потому что на том месте, где он стоял еще минуту назад, никого нет. На улице вообще никого нет, даже снег перестал идти. Я что-то пропустила? Мелкую деталь, которая не позволила мне встретиться с Кико сейчас, сию минуту, в одной из талеговских реальностей. Я прошла прямиком к входной двери со второго этажа, но, возможно, мне следовало кое-куда заглянуть и кое-что увидеть, и тогда Кико по-прежнему стоял бы на улице, поджидая меня.
Мне нужно вернуться и повторить свой путь.
Пройти по мокрым следам на лестнице, которые даже не думают высыхать.
Мальчики-мечтатели не всегда трансформируются в книжных уродов, но их подружки почти поголовно вырастают в мелкотравчатых авантюристок и девушек без башни, сующих нос не в свои дела. Из них, не из кого другого, рекрутируется большинство героинь масскультового чтива, где главным двигателем сюжета как раз и служит бесконечное засовывание носа в самые непотребные щели. Овца и простофиля Ти очень смахивает на такую героиню. И она бы немедленно ринулась по лестнице вверх, если бы не Ти- настоящая.
Ти-настоящую пугают следы, оставленные Кико.
В какой-то момент они становятся похожими на полыньи с острыми ледяными краями; попасть в такую полынью почти наверняка означает погибнуть, и это совсем не то, что быть погребенным под толщей слюны с леденцовым привкусом. Гибель будет мучительной и совсем не сладкой.
Я возвращаюсь на кухню, к чайной розе в горшке. Пока я отсутствовала, с ней произошли изменения, которые принято называть неприятными. И что еще хуже — необратимыми. Три бутона, обещавшие со временем превратиться в прекрасные цветки, увяли. Их безвольные, мертвые головы склонились к шнуркам, обвивающим стебель, вернее — перетягивающим его, слишком туго. Не оттого ли они и погибли?..
Скорее всего.
Зачем Кико сделал это? Зачем обрек розовые цветки на смерть? Что говорил о Кико старина Фернандо-Рамон? — он и мухи не обидит, вот что. Выходит, Кико не ведает, что творит, — или мухи предпочтительнее. Почти наверняка шнурки, которыми были обвязаны стебли, он снял с собственных запястий; для запястий они были в самый раз. А для нераспустившихся бутонов —
слишком длинными.
Слишком непосильными. Да. Вот они и увяли, вполне в магико-реалистическом стиле. И лишь самый главный, уже распустившийся цветок держится, не сдается.
Я должна освободить розу, пока ее не постигла участь младших собратьев. Ведь квест (если это действительно квест) предполагает не только «кое-куда заглянуть» и «кое-что увидеть», но и совершить определенные действия.
Узел на шнурке кажется затянутым намертво, но тем не менее достаточно легко поддается. Точно так же я поступаю с тремя другими шнурками: снимаю их со стеблей. Бессмысленность этого действа очевидна, но оставлять удавки на розовых шеях мне все равно не хочется. Как не хочется думать, что они умерли насильственной смертью.
Пусть сохранится хотя бы видимость естественной, естественная смерть не так царапает душу, рано или поздно с ней примиряешься.
Четыре шнурка (один черный, один красный, один зеленый и еще серо-бежевый) перекочевывают в мой карман. После чего я снова выглядываю в окно, не появился ли Кико.
Нет.
И следы на ковровом покрытии лестницы исчезли, как будто их и вовсе не было. Ссыпав в тарелку с
