на недвижимость в США выросли на аномально высокие 86 %. В то же время арендная плата поднялась только на 4 %, а издержки на строительство – всего на 3 % (все цифры – за вычетом инфляции). Нынешнее падение цен на жилье является не катастрофой, а всего лишь возвращением к нормальному уровню. Это падение еще не остановилось. Например, судя по фьючерсам на индекс Кейса – Шиллера, рынок ожидает, что до 2010 г. цены на американскую недвижимость упадут еще на 20 %. Аналогичные результаты получаются и при анализе цен акций – бум на фондовом рынке в 2003–2007 гг. (за вычетом инфляции индекс S&P 500 вырос в 1,5 раза!) не сопровождался соответствующим ростом прибылей компаний: показатель их рыночной капитализации к среднегодовой прибыли за 10 лет увеличился в этот период с 20–22 до 25–27. Следовательно, снижение, которое произошло в последний год, – это тоже коррекция и возвращение к реальным ценам.
Нынешний кризис пока что выглядит даже безобиднее замедления роста экономики Японии в 1990-х. Как показывает в ряде работ тот же Кашиап, тот кризис обошелся японским налогоплательщикам в 20 % ВВП, а цены на недвижимость упали почти вдвое. Но экономика страны лишь замедлила рост – и ничего похожего на Великую депрессию не случилось.
Миф 6. Серьезные кризисы всегда заканчивались многолетней рецессией
Сегодняшний кризис во многом похож на послевоенные кризисы, но все же сильно от них отличается. На самом деле нынешние события больше напоминают банковскую панику 1907 г. в Америке. До 1913 г. в США не существовало центрального банка. Сейчас в мире тоже нет «глобального центрального банка». Кроме того, кризис столетней давности был вызван падением трестов. Тресты во многом походили на современные инвестиционные банки – они были менее регулируемыми и могли иметь меньшие резервы, чем банки штатов или национальные банки, и поэтому зачастую занимались рискованными инвестициями с большим долговым плечом. Тресты были связаны и друг с другом, владея акциями других трестов и перезакладывая их, и с банками, которые обеспечивали тресты кредитами под залог акций. Интерес банков состоял в том, что непрозрачные схемы владения трестами позволяли им брать на себя больший риск, чем было позволено законом. Это был первый значительный системный кризис – банки, тресты, фондовые и денежные рынки были тесно связаны. И поначалу борьба с кризисом велась с помощью малоуспешного вбрасывания ликвидности, но лишь масштабный выкуп активов помог остановить панику.
Причиной кризиса 1907 г. стали рисковые операции трестов. Оливер Спрэйг в своей по-настоящему важной, но малоизвестной даже экономистам книге History of Crises Under the National Banking System («История кризисов во времена национальной банковской системы»), опубликованной в 1910 г., винит в кризисе именно тресты. К середине 1907 г. тресты имели в своем портфеле кредиты на сумму лишь ненамного меньшую, чем кредиты всех национальных банков.
Роберт Брунер и Шон Карр из Дарденской школы бизнеса Университета Вирджинии в бестселлере The Panic of 1907: Lessons Learned from the Market’s Perfect Storm («Паника 1907 года») и экономисты из Федерального резервного банка Атланты Эллис Таллман и Джон Моэн описывают кризис так. Все началось с паники в тресте Knickerbocker Trust. Он был одним из самых крупных (третий по величине в Нью-Йорке), агрессивных и наиболее тесно связанных с другими банками и трестами – что-то вроде современного инвестбанка Bear Stearns. Вкладчики начали забирать деньги, поскольку пошли слухи, что этот трест связан с провалившейся спекуляцией на акциях компании United Copper. Руководство Knickerbocker Trust обратилось за помощью к Джону Пьерпонту Моргану, самому уважаемому финансисту того времени, но он отказался предоставить деньги, мотивируя это тем, что не может оценить стоимость активов треста. С момента его открытия и до полудня 22 октября вкладчики забрали более 10 % капитала банка – $8 млн ($1 того времени равен от $20 до $50 в 2007 г., по разным оценкам). В полдень трест закрылся и перестал выплачивать по депозитам. Вслед за ним один за другим остановили работу и остальные тресты. 23 октября началась паника в Trust Company of America, втором по величине тресте страны: было выдано $13 млн из $60 млн его активов, а 24 октября потеряно еще $8 млн. В этот день кризис перекинулся и на Нью-Йоркскую фондовую биржу. Один за другим стали закрываться и банкротиться банки (только 24 октября обанкротилось семь банков), брокерские конторы и тресты – не только в Нью-Йорке, но и по всей стране.
Сначала казалось, что проблема рынка – в недостатке ликвидности. Как уже говорилось, в США тогда еще не было центрального банка, и борьбу с кризисом на себя взял Джон Пьерпонт Морган, возглавляющий банкирский дом Дж. П. Морган & Ко. Он попытался собрать денежный пул среди трестов и банков для поддержания ликвидности. Банки стали выпускать и сертификаты – «заменители денег» – для того, чтобы увеличить денежную массу, привязанную к золоту. Кроме того, Морган уговорил Министерство финансов США положить $25 млн на счета национальных банков. Эти меры позволили на некоторое время замедлить кризис, но 27 октября мэр Нью-Йорка сообщил Моргану, что городу необходимо разместить облигации на $30 млн – или город обанкротится. И опять финансист пришел на помощь и гарантировал размещение облигаций. Кризис перешел из острой стадии в хроническую. Лишь 4 ноября Морган фактически вынудил президента Теодора Рузвельта принять план, чем-то похожий на сегодняшние «план Полсона» и «план Гейтнера». Контролируемая Морганом корпорация U. S. Steel выкупила акции компании Tennessee Coal, Iron and Railroad (TCI), надвигающееся банкротство которой грозило падением многих брокерских контор, владеющих ее акциями. Эта покупка противоречила всем принципам Рузвельта – непримиримого борца с монополиями. Но надвигающийся финансовый крах вынудил его пойти на крайние меры. Лишь выкуп TCI позволил рынку прийти в себя.
Паника 1907 г. в США привела к депрессии – в том году снизились практически все экономические показатели. Рынок акций упал на 37 %. Как минимум 25 банков и 17 трестов обанкротились. Цены на сырье опустились на 21 %; производство за год снизилось на 11 %, а безработица выросла с 2,8 до 8 %. Впрочем, рецессия продолжалась всего один год, до июня 1908 г. (по данным Национального бюро экономических исследований). Это вселяет надежду, что и нынешний кризис, даже если он будет тяжелым, продлится не так уж и долго.
Миф 7. Политика Франклина Рузвельта помогла выйти из депрессии
Почему аналитики так часто обращаются к опыту Великой депрессии? Безусловно, по масштабам нынешний кризис пока с ней несопоставим – в 1929–1932 гг. американский ВВП падал с темпом более 10 % в год. В худшие моменты промышленное производство было вдвое ниже докризисного уровня, а безработица составляла 25 %. Такой спад пока не предвидится. Однако сегодняшний кризис немного напоминает Великую депрессию по политическим переменам. В самый ее разгар к власти пришел тоже новый президент, который критиковал финансистов и обещал реформы для облегчения бремени кризиса. Он резко ужесточил регулирование и увеличил роль государства в экономике. Насколько схожим будет реакция новой американской администрации на сегодняшний кризис? Стоит ли российским властям равняться на Рузвельта и ужесточать регулирование?
В отличие от широко распространенного мнения, «новый курс» Рузвельта не ускорил, а замедлил выход из рецессии. Если бы не жесткое регулирование цен и зарплат, беспрецедентное усиление профсоюзов и фактическая отмена антимонопольного законодательства, то восстановление экономики, начавшееся в 1933 г., было бы более быстрым.
В вводных курсах учебников по экономике написано, что после прихода к власти Франклина Делано Рузвельта в 1933 г. и начатой им так называемой политики Нового курса – в частности, значительного увеличения госрасходов – американский ВВП наконец стал расти и депрессия пошла на убыль. Новый курс часто приводится в качестве примера успешной кейнсианской экономической политики. Действительно, массовое финансирование общественных работ снизило уровень безработицы и облегчило жизнь многих американцев. Однако в учебниках, как правило, не упоминается другая часть Нового курса – отчаянная и сознательная борьба Рузвельта с конкуренцией и свободным рынком. Президент настаивал на том, что конкуренция влечет за собой хаос, поэтому ключевым элементом курса стал Закон о восстановлении национальной промышленности (National Industrial Recovery Act, NIRA), который фактически отменил многие антимонопольные законы и закрепил за профсоюзами монополию на наем работников. Предприятия и профсоюзы получили право на подписание специальных «кодексов честной конкуренции». Их стоило бы назвать «кодексами против конкуренции»: стороны гарантировали установление минимальной зарплаты, а также единой зарплаты для всех рабочих одной категории. Как только предприятие подписывало такой кодекс, оно получало защиту от любых антимонопольных законов.
