— Что ж, Евтидем, — возразил я, — ты, как говорится, за словом в карман не лезешь. Но как же это поможет мне найти то знание, которое мы ищем? Быть может, я найду его в том смысле, что невозможно быть и не быть одним и тем же, и если я знаю что-либо одно, то тем самым я знаю все: ведь не могу же я быть одновременно и знающим и незнающим, — а коль скоро я знаю все, значит, я обладаю и тем самым знанием? Вот, значит, что ты утверждаешь, и в этом-то и состоит твоя мудрость?
— Ты сам себя уличил, Сократ, — отвечал он.
— А с тобой, Евтидем, — спросил я, — разве не случалось чего-либо подобного? Я-то ведь все стерпел бы вместе с тобой и с задушевным другом моим Дионисодором и не очень бы возмущался. Скажи мне: с обоими вами разве не бывало, что одно из сущего вы знали, другое же — нет?
— Никогда, Сократ, не бывало, — отвечал Дионисодор.
— Что вы имеете в виду? — спросил я. — Быть может, вы ничего не знаете?
— Как бы не так! — отозвался он.
— Значит, вы всё знаете, коль скоро знаете что-либо?
— Всё, — отвечал он. — И ты так же, если знаешь что-либо одно, знаешь всё.
— Великий Зевс! — воскликнул я. — О каком чуде ты говоришь и сколь великое возвещаешь благо! Так и другие люди либо всё знают, либо ничего?
— Конечно. Ведь невозможно, чтобы одно они знали, а другое нет и одновременно были бы знающими и незнающими.
— Ну а все-таки? — переспросил я.
— Все, — отвечал он, — знают всё, если они знают что-либо одно.
— Но ради богов, Дионисодор, — взмолился я, — теперь-то мне ясно, что вы говорите серьезно (еле- еле удалось мне от вас этого добиться!); итак, вы в самом деле знаете всё — и плотничье ремесло, и сапожничье?
— Конечно, — отвечал он.
— И накладывать швы из жил вы умеете?
— И тачать сапоги, клянусь Зевсом, — отвечал он.
— Ну а такие вещи — например, сосчитать, сколько звезд в небе или песка на дне морском?
— Разумеется, — подтвердил он. — Или ты думаешь, что мы в этом не признаемся?
Тут Ктесипп не выдержал.
— Ради Зевса, Дионисодор, — сказал он, — дайте мне такое доказательство этих слов, чтобы я поверил в их истинность.
— Какое же мне дать доказательство? — возразил Дионисодор.
— А вот: знаешь ли ты, сколько зубов у Евтидема, а Евтидем — сколько их у тебя?
— Не довольно ли тебе знать, — отвечал Дионисодор, — что нам известно решительно всё?
— Нет, не довольно; скажите нам лишь это одно и докажите, что вы говорите правду. И если каждый из вас скажет, сколько у другого зубов, и после того, как мы сосчитаем, вы окажетесь знатоками, мы поверим вам и во всем остальном.
Почувствовав насмешку, они не уступили в этом Ктесиппу, ограничившись утверждением, что знают все вещи, о которых он спрашивал их в отдельности. А Ктесипп кончил тем, что совершенно откровенно стал спрашивать их обо всем на свете, вплоть до вещей уж совсем непристойных, — знают ли они их; те же два храбреца шли напролом, утверждая, что знают, — ни дать ни взять кабаны, прущие прямо на нож, так что я и сам, Критон, побуждаемый недоверием, в конце концов спросил, умеет ли Дионисодор плясать.
А он:
— Ну конечно, умею, — говорит.
— Но уж само собой, — возразил я, — ты не можешь кувыркаться на остриях мечей и вертеться колесом — в твоем-то возрасте! Ведь не столь далеко зашел ты в своей премудрости.
— Нет ничего, — отвечал он, — чего бы мы не умели.
— Но, — спросил я, — вы только теперь всё знаете или вам всегда всё было известно?
— Всегда, — отвечал он.
— И когда детьми были, и даже новорожденными, вы тоже всё знали?
Оба в один голос подтвердили это.
— Но нам это кажется невероятным.
А Евтидем в ответ:
— Тебе это кажется невероятным, Сократ?
— Всё, за исключением того, что вы, на мой взгляд, мудрецы.
— Но если ты пожелаешь мне отвечать, — сказал он, — я покажу, что и тебе свойственно признаваться во всех этих чудесах.
— Да я с радостью приму такое доказательство. Если я сам не знал, что мудр, ты же докажешь, что я все знаю и знал всегда, выпадет ли за всю мою жизнь более счастливый случай?
— Отвечай же, — сказал он.
— Спрашивай, я буду отвечать.
— Итак, Сократ, — начал он, — ты знаешь что-либо или нет?
— Знаю, конечно.
— А знающим ты являешься благодаря тому, чем ты познаёшь, или по какой-то другой причине?
— Благодаря тому, чем я познаю. Ведь, полагаю, ты имеешь в виду душу? Или же нет?
— И тебе не стыдно, Сократ? На вопрос ты отвечаешь вопросом!
— Хорошо, — возразил я, — но как же мне поступать? Я буду делать так, как ты мне велишь. Когда я не понимаю, что ты от меня хочешь, ты все же велишь мне отвечать, не переспрашивая тебя?
— Да ведь что-то ты усваиваешь, — сказал он, — из того, что я говорю?
— Да, конечно, — отвечал я.
— Так на то и отвечай, что ты усвоил.
— Как же так? — возразил я. — Если ты, спрашивая, имеешь в виду одно, я же восприму это по- другому и соответствующим образом стану тебе отвечать, тебя удовлетворит такой несуразный ответ?
— Меня-то да, — сказал он, — тебя же, я думаю, нет.
— Так не стану же я, Зевс свидетель, отвечать, — возразил я, — пока все в точности не пойму.
— Ты никогда не отвечаешь, хоть и прекрасно все понимаешь, потому что ты болтун и донельзя отсталый человек!
И я понял, что он зол на меня за то, что я расчленяю выражения, в то время как он хотел поймать меня в словесные силки. Тут я вспомнил о Конне[42]: он ведь тоже сердится на меня всякий раз, как я ему не уступаю, и перестает заботиться обо мне, словно я какой-то тупица. А так как я задумал поступить в обучение и к Евтидему, то порешил, что необходимо ему уступить, дабы он не отказал мне, сочтя меня бестолковым учеником. Итак, я сказал:
— Пусть будет по-твоему, Евтидем, если ты того хочешь. Ты ведь во всех отношениях умеешь рассуждать лучше, чем я, человек простой и неискусный. Спрашивай же сначала.
— Отвечай же, — начал он, — сызнова: познаешь ли ты чем-либо то, что ты познаешь, или нет?
— Разумеется, познаю, — отвечал я, — а именно душою.
— Ты опять, — сказал он, — предвосхищаешь вопрос! Я ведь не спрашиваю тебя, чем именно ты познаешь, а лишь познаешь ли чем-то.
— Снова, — говорю, — по неотесанности я ответил больше должного. Но прости мне это: теперь-то уж я отвечу просто, что познаю чем-то то, что я познаю.
— А всегда ли, — спросил он, — ты познаешь одним и тем же или то одним, то другим?
— Всегда, — говорю, — когда я познаю, то одним и тем же.
— Да перестанешь ли ты вставлять лишнее?! — вскричал он.
— Но как бы нас не подвело это «всегда».
— Если это и подведет кого-либо, — сказал он, — то не нас, а только тебя! Но отвечай: всегда ли ты познаешь одним и тем же?
— Всегда, — отвечал я, — если уж нужно исключить это «когда».
— Значит, ты всегда познаешь одним и тем же. А познавая всегда, ты одно познаешь тем, чем познаешь, а другое — другим или все познаешь одним и тем же?
