книгами не было видно стен. Киров сказал, что он собирает стихи и приключенческие повести.
Расцеловалась с его женой, которую я знала раньше.
Во время ужина Лазуркина спросила:
— Я слышала, Сергей Миронович, что вы переезжаете в Москву?
— Да, 8 ноября приступаю к новым служебным обязанностям в секретариате Центрального комитета партии, — ответил он с грустной улыбкой.
В связи с отъездом Кирова в Смольном был устроен большой прием. В тот вечер он был очень любезен и, танцуя со мной» весело сказал:
— Вы себе не представляете, Вера Александровна, как и рад переезду в Москву — это даст нам возможность чаще видеться!
— Это — признание?
— Если хотите, да… — и продолжал, все более естественно и свободно: — Не удивляйтесь, Верочка, хочу, чтобы вы знали, что уже давно вы для меня — самый дорогой человек на свете. Я знаю, что Иосиф Виссарионович стоит на моем пути, но я не боюсь его!
— Но, Сергей Миронович, у вас такая симпатичная жена…
— У вас ведь тоже очень симпатичный муж… Кстати, хочу сообщить вам новость: ваш супруг переведен в Большой театр.
Я расстроилась: только этого не хватало. Ко всем моим трудностям добавляется еще и муж…
— Вы завтра свободны, правда? — начал вдруг Киров. — Может быть, съездим куда-нибудь?
Я согласилась. Утром мы отправились в Сестрорецк на Финском заливе. Кирова сопровождала личная охрана. Было очень холодно.
Мы согрелись на даче, где все уже было готово к нашему приему. Охрана нам не мешала. После того как мы перекусили, села посмотреть последние журналы. Киров придвинулся и хотел меня поцеловать:
— Верочка, это сильнее меня, я люблю вас. Мечтаю, чтобы вы родили мне сыновей, согласен и на дочерей!
— Сергей Миронович, прошу вас, перестаньте! Не надо так далеко заходить.
— Ответьте мне, как на духу, вы любите Сталина?
— Это — мое личное дело, и я не буду отвечать.
— Скажите мне, Верочка, если я стану первым секретарем ЦК, вы согласитесь стать моей женой?
Господи, опять одно и то же: Сталин, Ягода, Ворошилов, Зиновьев, Тухачевский, Рыков, а теперь и Киров!
Киров как будто прочел мои мысли:
— Вы очень красивы, поэтому вас все желают, да и знамениты…
Я печально вздохнула:
— Ну что я могу поделать? Это какой-то заколдованный круг! Чем я виновата, что всех вас — несчастных, ревнивых мужчин — тянет ко мне? Разве это моя вина, что вы бесконечно предлагаете мне «руку и сердце», лезете с поцелуями?..
Сергей Миронович обиделся.
Я прилегла отдохнуть, но мысли роились в голове, я не могла успокоиться.
Вечером, во время чая, я спросила у Кирова:
— Разве в Ленинграде мало интересных женщин?
— В марте мне исполнилось сорок, — ответил Киров, — к несчастью, у моей жены не может быть детей. Когда мы были молоды, мы, безусловно, любили друг друга, но в то время главным была революционная борьба… С тех пор, как впервые увидел вас в ленинградской консерватории на детском концерте, я все время думаю только о вас. Но я опоздал, вас завоевал товарищ Сталин. — Внимательно посмотрев на меня, Киров спросил: — Какие чувства вы к нему испытываете? Это — человек испорченный, грубый, злой, самоуверенный и очень скользкий. Пока мы должны его терпеть, но постепенно, шаг за шагом, освободим его от всех должностей, которые он занял. Будьте осторожны, у этого мерзавца везде уши… Можно я вас поцелую?
С трудом освободилась от его объятий.
— Верочка, я не могу жить без вас…
— Я раз и навсегда сказала, что все это — бесполезно, меня никогда не интересовали ваши чувства.
Возвратились в Ленинград в сумерках.
ЛЕНИНГРАД В ТРАУРЕ
В день репетиции с дирижером и филармоническим оркестром я услышала плач и крики, увидела бегущих людей. Спросила у костюмерши Лизы:
— Что за паника? Что случилось?
— Киров — наш отец и благодетель, наш вождь — Сергей Миронович Киров убит фашистами! Говорят, что его убили немецкие марионетки-троцкисты.
Как узнать правду? Кто подскажет, что делать? Вышла на улицу. Город был в горячке. Все спешили. Транспорт был переполнен. Звонила домой и в секретариат Кирова — безрезультатно: никто не брал трубку. Пробовала дозвониться до его знакомых, друзей — бесполезно.
Создавалось впечатление, что все вымерли. Мне необходимо было хоть с кем-нибудь поговорить, все равно, о чем.
Пошла на Московский вокзал, чтобы не чувствовать себя одинокой. Вокзал был оцеплен, и меня туда не пустили. Пришлось вернуться в гостиницу. В номере меня ожидала записка, в которой просили срочно связаться с Комитетом партии. Однако там тоже не снимали трубку.
2 декабря целый день бродила по совершенно пустому Ленинграду. Вечером вернулась в номер и улеглась в холодную кровать. Часы текли очень медленно.
Утром город был парализован. Кое-как добралась до Смольного, где проходило прощание с Кировым. Вместе с другими привилегированными поднялась на второй этаж, где находился гроб. Киров выглядел как живой. Вокруг — слезы, горы венков, охапки цветов от учреждений, фабрик, заводов, военных, школ, театров, милиции… В глубине зала сидели жена и сестра Кирова с заплаканными, посеревшими лицами.
Оркестр играл «Реквием» Моцарта. Одновременно раздался звон колоколов Софийского собора и собора Святого Николая.
После похорон меня снова арестовали. Я не могла предать Кирова, даже мертвого, и сказала: «Сергей Миронович рассказывал мне о своем детстве, о том, как стал революционером, о ноябрьском пленуме, о будущей работе в Москве. С уважением произносил имена Сталина и членов Политбюро». На допросе присутствовал Сталин. Он молчал, был задумчивым и грустным.
Позже я обратила внимание на одну деталь: Сталин находился в Ленинграде с 1 по 5 декабря и лично руководил следствием; 2 декабря в «Правде» был напечатан некролог, а 3 декабря в 17 часов он проводил пресс-конференцию в Большом театре, где официально сообщил представителям прессы об убийстве Кирова.
Каким образом он одновременно находился в двух местах? Да и во время допроса, когда Сталин задал мне один-.единственный вопрос, у меня создалось впечатление, что это — не Сталин, а кто-то другой, кто талантливо играл его роль.
Ворошилов сказал мне: «Вера Александровна, вам заказан билет в Москву, моя машина доставит вас на вокзал».
В Москву вернулась 6 декабря. Я еще не отошла от пережитого, когда начальник личной охраны Сталина представил мне мою новую охрану — Бугрова и Арсентьева.
