Иван Герасимович лежал на топчане рядом со мной. Он снял лишь сапоги, как и все партизаны. Портянки обмотал вокруг сапог. Пояснил:
— В ночное время бойцы должны быть готовы по сигналу тревоги тотчас встать в строй. Сушить портянки рекомендую до отбоя.
Я с ним согласился.
Старик проснулся ранним утром, раньше его поднялась Тося Аникеева. Под ее руководством на базе наведена казарменная чистота. Она успела постирать бойцам белье, хорошенько пожурила комсомольцев за небрежность. Теперь не видно небритых, к гимнастеркам у всех партизан подшиты белоснежные подворотнички. На кухне — строгий порядок, чисто вымытая посуда аккуратно расставлена на полках.
Иван Герасимович смотрел, как Тося ловко латала чью-то сорочку, и с одобрением кивал головой. После завтрака старый рыбак спросил у командира отряда:
— А что, Прокофьевич, трудновато попасть к морячкам? Где они сейчас? Душевный человек — их командир. Крепко запомнился он мне с тех пор, как я проводником на переднем катере дорогу указывал. Ласковый такой, ну, ровно сын родной! Моряки в нем души не чают.
Нам с командиром требовалось побывать в штабе отряда, но опасались пути по молодому льду. Когда я сказал об этом Ивану Герасимовичу, он заверил:
— Доверьтесь мне. Проведу так, что и ног не замочите.
Четвертым с нами пошел завхоз Куринков. Петр Федорович надеялся раздобыть у моряков взрывчатки, в которой партизаны все больше нуждались.
С наступлением темноты мы отправились в путь. Евтушенко, на всякий случай, прихватил веревку, а Куринков — тонкую трехметровую доску. Ни веревка, ни доска не понадобились. Старый рыбак, зная перекаты на мелководье, благополучно перевел нас по льду.
Когда мы подходили к островку «Комитета донских гирл», Иван Герасимович попытался провести нас тайной тропой, известной, по его словам, только немногим ловким браконьерам да ему. Но не тут-то было: на расстоянии двух километров от штаба нас встретили две овчарки. Этих собак, по кличкам Бене и Нелька, мы знали раньше.
После эвакуации лоцпоста собак оставили на островке охранять невывезенное имущество. Куринков бывал здесь, привозил собакам хлеба, но сейчас овчарки бросались на нас до тех пор, пока мы не легли на снег.
— Проклятые псы, — ругался завхоз.
На помощь к нам подоспел часовой-матрос. Он окликнул собак и пояснил, что овчарки помогают морякам зорко оберегать подступы к островку. Часовой условным сигналом вызвал начальника караула. Нас проводили в штаб.
Встреча с Куликовым и другими офицерами была радостной. Иван Герасимович попал в объятия Цезаря Львовича. Старик от волнения прослезился. С некоторой торжественностью он преподнес командиру моряков узелок с яблоками.
— Это вам от садовника Прохора из села Самбек, — пояснил он. — Того самого, который бригадиром в колхозе. Вы осенью с ним беседу имели. А мне Прохор сватом доводится. Яблочки моя старуха во всем аккурате сберегла, А это вот, — продолжал Евтушенко, достав из мешка баночку икры, — от старых рыбаков. Заставляет нас станичный атаман рыбалить на немцев, но подавятся они, проклятые, сазаньей костью. А для партизан и моряков рыбка у нас всегда найдется. Жаль, что не смог прихватить севрюжки да осетра.
Куников в ответ крепко пожал старику руки и сказал, улыбаясь:
— А мы вас угостим самодеятельным концертом.
Цезарь Львович удивился, как мы сумели перебраться через Дон.
— Такая задача для бывалых рыбаков по силам, — отвечал ему Иван Герасимович. — Зато неприметно на остров пройти даже мне не удалось. Пришлось приземляться.
И он в шутливой форме рассказал про нашу встречу с собаками. Куников слушал и смеялся.
В штабе, где мы беседовали, собрались команды катеров и матросы, свободные от службы. Старика попросили подробнее рассказать о гитлеровцах.
Одна из разведчиц партизанского отряда Ф. Константинова
Иван Герасимович сообщил, что немцы похваляются, будто в ночном бою сразили до 200 моряков и уничтожили всех партизан. А сами, как огня, боятся новых неожиданных налетов со стороны займища. В прибрежной полосе день и ночь разъезжают по дорогам танкетки: немецкие подвижные дозоры высматривают партизан.
Подпольщик Иван Штепа оказался в группе жителей станицы, которых гитлеровцы мобилизовали на расчистку станционных путей после нападения народных мстителей. Когда группа приблизилась к месту, откуда хорошо видны займища, атаман и полицейские строго предупредили, чтобы никто не смел даже смотреть в ту сторону. Штепа не удержался, посмотрел, тотчас немец огрел его плетью.
Подпольщик пожал плечами и спросил:
— Почему же нельзя смотреть? Ведь партизанам капут?
В ответ фашист так ударил Штепу прикладом в спину, что тот еле устоял на ногах.
Иван Герасимович убежденно заявил, что не только подпольщики — все население станицы не верит фашистской брехне. Страшатся возмездия предатели, гитлеровские холуи.
На строительстве оборонительных сооружений.
Был такой случай. В ночное время атаману Зубкову почудилось, будто партизаны ломятся к нему в окно. Он схватил автомат и дал очередь. Прибежала охрана. Выяснилось, что телок отвязался и почесал спину о ставню.
В заключение рассказа Иван Герасимович рассказал, что захватчики вынуждены оборудовать для своих вояк новое кладбище и крестов на нем прибавлялось с каждым днем. Видать, крепко немцам доставалось под Ростовом. А комендант все больше зверел. Только и слышно было: «Расстреляю! Уничтожу!..»
После товарищеского ужина моряки дружно пели песни. Начальник штаба аккомпанировал им на пианино. Вот они запели свою, фронтовую:
Иван Герасимович наклонился ко мне, шептал:
— Грозная песня.
А хор продолжал петь:
