на мадемуазель Кальпренед. Ему отказали, и он не хочет, чтобы она вышла за другого.
— Вполне вероятно. Но, чтобы эту комедию приняли всерьез, Мотапан должен исчезнуть.
— Ну, я не удивлюсь, если этот старый мошенник решил исчезнуть навсегда. Он мог встретиться с тем мерзавцем, с которым, должно быть, раньше разбойничал, и эта парочка, возможно, сговорилась взяться за прежнее.
— Что ты! Мотапан — домовладелец.
— Ничто не мешает ему нанять управляющего и получать доход, даже если он сам обоснуется в Китае.
— А сокровища, которые он здесь спрятал? Неужели ты думаешь, что он их бросит?
— Граф сообщил мне вчера, что отослал барону ценности, находившиеся в тайнике в кабинете Жюльена. Я знаю от брата, что этот лунатик приходил в канцелярию за опаловым ожерельем и что украшение ему отдали.
— А я отослал ему камень.
— Ну, мой милый, тогда его спешка объяснима: корсар Мотапан собирается сняться с якоря и загружается припасами. Уверен, что здесь больше ничего нет, — заключил Жак, стукнув кулаком по тому месту, где находился тайник в квартире графа. — Сейчас скажу об этом комиссару.
Полицейский комиссар вернулся, по-прежнему серьезный, и держался он несколько холоднее, чем прежде.
— Ничего не нашли? — спросил без церемоний отставной лейтенант.
— Ошибаетесь, — холодно ответил комиссар, — на вилле господина Мотапана нашли следы его пребывания. Нижний этаж был освещен, на полу столовой валялись запачканные кровью шпаги.
— Мой бедный хозяин умер! — застонал Али, театрально взмахнув руками.
— Полно! Я уверен, что никакого трупа не нашли.
— Нет, — подтвердил комиссар, — но в саду нашли следы, которые ведут к калитке, выходящей на берег. Дом стоит у реки.
— Конечно! — воскликнул Куртомер, расхохотавшись. — Мой друг Дутрлез, проткнув шпагой несчастного, взвалил тело на плечи и поволок его к Сене! Дутрлез очень силен и ловок, посмотрите!.. Он в черном фраке и белом галстуке, и на его одежде нет ни складочки, даже лакированные ботинки не запачканы.
Комиссар с трудом сохранял серьезность, и Жак догадался, что этот благородной души человек считает себя обязанным делать вид, будто ревностно выполняет приказание начальства.
— Господа, — сказал полицейский, — я просил своего коллегу написать доклад об обыске. Здесь мне делать больше нечего. Не угодно ли вам последовать за мной? Дознание будет завершено завтра.
— Не думаете ли вы, — спросил его Куртомер, — что не худо бы узнать, что барон сделал с сокровищами, которые прятал в стене? Его верный слуга мог бы вам помочь.
— Если вы говорите о шкафе в стене, где барон иногда прятал драгоценности, — произнес кроткий Али, прежде чем его спросили, — я могу показать его господину комиссару. Шкаф пуст, — господин барон все поместил в банк.
— Хорошо, — обратился комиссар к слуге, — завтра вас допросят, не отлучайтесь из дома. Пойдемте, господа, — сказал он, проходя в первую комнату.
Али не смел пошевелиться, а комиссар, как только остался наедине с обоими друзьями, сказал:
— Я не сомневаюсь, что все это устроил Мотапан, дабы навредить господину Дутрлезу. Дело состряпано грубо, и скоро все разъяснится. Но, пока тайна не раскрыта, советую вам быть осторожнее. Я собираюсь встретиться со своим начальством, чтобы сообщить некоторые сведения о Мотапане. Я тоже думаю, что он не умер и скоро объявится, хотя бы для того, чтобы забрать свои сокровища. Тогда-то все и разъяснится.
— Дело Дутрлеза в хороших руках, — сказал Куртомер. — Мы вам больше не нужны?
— Нет, господа, я вас больше не задерживаю.
Троица обменялась дружескими рукопожатиями. Когда друзья очутились на лестнице, Куртомер жизнерадостно сказал:
— Пойдем к тебе, нам нужно поговорить. Все идет хорошо.
— Напротив, все плохо, — промолвил Дутрлез. — После того, что здесь произошло, мне не на что надеяться.
— Все дороги ведут в Рим, — произнес Куртомер, — и гнусные происки барона, возможно, поспособствуют твоему браку с мадемуазель Кальпренед против его желания. Стало быть, все к лучшему!
— Боюсь, что ты обманываешься, — прошептал Дутрлез. — Огласка все погубит. Смотри, лестница освещена, и слышен голос Маршфруа. Очевидно, он ожидает, что меня проведут мимо него в сопровождении полицейских. Не удивлюсь, если всех жильцов пригласили присутствовать при этом. Жюльена арестовали по крайней мере без шума. Со мной поступают хуже.
— С той разницей, однако, что Жюльен ночевал в тюрьме — он и теперь там, а ты спокойно возвращаешься домой и позволишь мне остаться у тебя на ночь.
— О, охотно! Но я могу предложить тебе только диван.
— Мне будет на нем все же лучше, чем в каюте на «Юноне». Я решил не встречаться сегодня с консьержем и полицейскими. Я раздражен, могу вцепиться ему в горло и меня отведут в участок. Мне-то все равно, но я обязан щадить Адриана: ему было бы неприятно узнать, что брата посадили за дебоширство. Утро вечера мудренее. Пойдем!
Дутрлез был рад приютить друга. Друзья стали подниматься на четвертый этаж. Для этого им надо было пройти мимо дверей в квартиры графа де ля Кальпренеда и Бульруа. Первая дверь была заперта — граф и его дочь, должно быть, уже вернулись. Но на третьем этаже все были на ногах. В приотворенную дверь слышались шаги и голоса. Пронзительный фальцет Эрминии смешивался с гнусавым басом ее отца. Несомненно, все семейство знало, что в доме полиция, и все злорадствовали. Проходя мимо, Куртомер заметил, что из приоткрытой двери торчит нос Бульруа-отца.
— Убирайтесь, старикашка, — вполголоса, но с угрозой проговорил отставной лейтенант. — Если жена увидит вас здесь, она подумает, что вы поджидаете свою обожаемую толстуху Лелию — дочь консьержа.
Бульруа поспешно убрал свой нос и тихо затворил дверь.
— Ты видел, как быстро он исчез? — спросил Жак друга, когда они поднялись на площадку четвертого этажа. — Похоже, нам теперь нечего опасаться Бульруа. Если он вздумает злословить, то я знаю, чем заткнуть ему рот.
Но Дутрлез не был расположен шутить. Он не ответил и повел Жака в курительную.
— У графа уже спят, — сказал Жак, подходя к окну. — Нет, свет еще горит, но такой тусклый — вероятно, ночник. Видно, девушке не спится. Ну, через два-три месяца вся квартира засверкает яркими огнями, и все будут танцевать на свадьбе очаровательнейшей девушки на свете!
— Ты сошел с ума! — воскликнул Альбер.
— Вовсе нет! Выслушай меня. Ты уверен, что ее отец настроен против тебя, что все погибло. Но ты забываешь, мой дорогой, что я — твой союзник.
— Знаю, но что же ты можешь сделать?
— Многое… Потому что я в их лагере. Ты видел, что у тетушки я долго разговаривал с графом. Речь шла о том, как достать со дна моря двенадцать миллионов. Я решил взяться за эту трудную и прибыльную работу и если выполню ее, то смогу ставить условия графу де ля Кальпренеду. И я не пожалею на это ни трудов, ни денег, потому что награда достанется тебе.
— Ты говоришь все туманнее, я тебя не понимаю.
— Тебе это и не нужно. Только отвечай на вопросы. Во-первых, что ты намерен делать?
— Дождаться, когда Мотапан появится, и воздать ему по заслугам. Он говорил о дуэли: я его вызову.
— Охотно стану твоим секундантом, но речь не об этом. Я спрашиваю: как ты поведешь себя с графом де ля Кальпренедом?
— Мне остается только держаться от него подальше.
