Ретируясь в спешке, не успели закрыть замок наружной двери. Некогда было разбираться специалисту из харетуновской группы боевиков — а это, как читатель догадался, была харетуновская группа — с теми особенностями открывания, которые применил домушник, прикасавшийся к замку последним. Освободить же ему руки и поручить такое дело — просто не осталось времени.
Светозар и Данила вошли в подъезд. Приблизившись к лифтам, с некоторым удивлением обнаружили, что оба лифта заняты и движутся между этажами.
— Подождем, — сказал Светозар. — Одиннадцатый этаж… Только бы они мирно спали — и ничего больше…
— Надо надеяться, — сказал Данила.
Растворились двери левого лифта.
Они подошли к нему. Но им пришлось подождать, пока из него не выйдет человек… еще один… еще, еще…
Мимо прошествовали человек шесть-семь, почти все в плащах, и у каждого, оттопыривая правую сторону, помещалось что- то похожее на короткую дубинку.
Светозар едва ли не с разинутым ртом проводил их глазами.
Рослые люди, не поворачивая головы, прошли мимо и один за другим сбежали вниз по ступенькам. Входная дверь открылась, выпуская их.
В тот момент, когда Светозар и Данила получили возможность войти в лифт, — приехал правый лифт, и из него стали выходить люди в плащах, и тоже что-то выпирало у них с правой стороны.
— Милиция? Омон? — поднимаясь в лифте, Светозар изумленно развел руками. — Живут здесь, что ли?
— Охранники какие-то. Может, омон, — сказал Данила. — А может… бандиты?..
— Их здесь целая армия.
— Да, армия… Они так сейчас собираются. Про Лихоборскую группировку знаете?
— Слышал название… И муж сестры говорил, будто ее они похитили…
— У них беспредельные возможности… Пахан их, с одной стороны, создал боевую дружину громадную по количеству, а с другой — пашет на ниве бизнеса: от валютных пунктов и фешенебельных торговых фирм до рэкета и наркотиков.
Светозар приготовился ответить в том смысле, что кошмарная ситуация в стране и не хотелось бы ничего этого знать. Но тут они достигли нужного этажа.
Их ожидал сюрприз. Дверь в квартиру отворилась от легкого нажатия: звонить не понадобилось.
Войдя в прихожую, мгновенно ощутили зловещую, устрашающую вибрацию атмосферы; уже затем осмысленно стали различать — глазами свалку вещей, обонянием серный механический запах.
Испытывая содрогание внутри, Свет вступил в левую комнату. Никого: только все перевернуто.
Тогда он решительно бросился во вторую комнату. Здесь, скорчившись у стены, лежал на боку человек. Без движения. Свет опустился на колени, прикоснулся к нему — тот был мертв.
Окинув взглядом комнату, он увидел опрокинутое кресло и пустую софу у противоположной стены, накрытую зеленоватым пледом.
Не заметно было никаких следов пребывания обитателей квартиры.
Он еще раз склонился над трупом, не без труда перевернул его на спину и, расстегнув куртку, положил руку на грудь. И тут же отдернул — рука испачкалась в чем-то липком и горячем. Человека убили совсем недавно.
— На кухне и в ванной комнате никого нет. — Данила успел побывать там и вернулся. — Никого. Но женщин не было среди тех людей.
— Ты думаешь?..
— Совершенно точно, не было.
— Его застрелили только что.
— Не дышит? — спросил Данила, издали с опаской глядя на мертвое тело.
Светозар Павлович поднялся на ноги:
— Мертвей не бывает… Куда подевались Аня и бабушка?.. Что делать с этим?.. Вызвать милицию?
— Нас и схватят, — сказал Данила. — Вы ей кто приходитесь?
— Никто. Мужа моей сестры мать… Никто. И все-таки… не могу понять: кто кого убил? Зачем? Кто были эти люди? Они убили своего? Оставить его здесь? — нельзя… Что же это Борис мне не может сказать, что делать: это дом его матери! Надо вызвать милицию. Боже, Боже — где Аня?
— Странное дело… Сейчас такие дела творятся: вы обо всем тут случившемся не знаете. Можно влипнуть в историю, даже и в голову не придет, в какую.
— Тогда какое предложение? Забрать его с собой в машину? Где-нибудь по дороге аккуратно положить?
— Ну, а если кто-то нам встретится?
— Рано. Все спят. Мы поставим его на ноги, под руки возьмем себе на плечи и так поведем. Только не касайся здесь и здесь: кровь.
Данила, во взгляде которого опасливое выражение сменилось на отвращение и страх, сказал:
— Он — здоровый. Тяжелый.
— Ну, ничего. Вдвоем справимся.
Так они втроем, будто двое вели пьяного товарища, у которого отказали ноги, — вошли в лифт; выйдя во двор, шатаясь под тяжестью трупа, достигли машины.
И здесь произошел спор, куда поместить мертвеца. Посадить на заднее сидение? — Светозар готов был сесть рядом с ним. Данила настойчиво предлагал положить его в багажник.
— Пускай садится на мое место, за руль. — Виктор все происходящее воспринял без смущения, с легким налетом юмора. Те минуты последних перед рассветом сумерек, какие он провел в одиночестве на воздухе, навеяли на него настроение возвышенной и просветленной поэзии. — Ребята, я пережил замечательные мгновения… У меня масса впечатлений. Мне сейчас требуется одно — стопка чистой бумаги, ручка, и тишина.
— Как только возвратимся домой, — сказал Светозар, — тишину я тебе обещаю. И все остальное.
— Ну, тогда открываю багажник… — сказал Виктор. — Гаишники, случается, под утро бдительно работают. О, инспектор ГАИ — на меня не смотри. А лишь взглянешь — и отстанешь. И умчусь я — и свободы — не лишусь я — безбородый. А запрячешь — за решетку — неудачу — злую тетку…
— Гениально, — рассмеялся Данила, и одобрительно похлопал его по плечу.
Они летели по пустынным улицам, где весьма редко попадался кто-нибудь навстречу.
Казалось, на широких, просторных магистралях из живых существ присутствуют одни трехцветные светофоры. Никого больше не было видно.
— Не грусти, Свет, — сказал Виктор, продолжая глядеть вперед, в ветровое стекло. — Уверен, все живы-здоровы. Заблаговременно выбрались оттуда. Утро прекрасное, утро дождливое!.. Все прекрасно!.. Я не хочу переселяться в пресный и скучный Дантовский рай. Хотел бы навечно обретаться в Москве, где смешалось все — и рай, и ад, и любовь. Любовь, что движет солнце и светила!.. В мой разум грянул блеск с высот!..
Светозар произнес меланхолически:
— Поэзия — могущественная. Но у него, извини, безграмотные, варварские представления о душе, о загробной жизни… Я уже не могу читать Данте.
— Но какая поэзия! — воскликнул Виктор, забыв о дороге и повернув голову к Светозару. — Конечно, ты другой философской школы…
— Нет, дело не в школе… Есть различие между человеком, который соображает головой, и тем, кто — видит.
— Как ты?
— Как Валерий.
— Но ты тоже?
