– Можно ли сказать, что в ваших программах моделирования используется принцип
– Это термин Эдельмана. – Джон глотнул еще пива. – Нет, не совсем так. Даже совсем не так. – Одно из стекол в очках было чем-то запачкано, и это раздражало Джона. Он снял очки и протер их носовым платком. – Вы же наверняка это проходили. Нейродарвинизм подразумевает, что, если вы создаете робота и не закладываете в него программу, он должен научиться всему из собственного опыта, как происходит у людей. Такой подход должен привести к созданию думающих машин путем копирования человеческого мозга. Мы этим не занимаемся, у нас другая задача.
Он рассмотрел очки на свету – стекло все равно было каким-то мутным. Джон вытер его еще раз.
– Наша задача – смоделировать на компьютере то, что происходило за миллионы лет эволюции, воссоздать примитивный мозг, поместить его в условия естественного отбора и посмотреть, как он будет меняться, достигать того уровня развития, на котором находится наш мозг сейчас. В то же самое время мы создаем виртуальные модели современного человеческого мозга и смотрим, как он будет эволюционировать в будущем.
– Тогда у меня есть еще вопрос, доктор Клаэссон.
– Называйте меня просто Джон.
– Хорошо, Джон… спасибо. Вы сказали, что воссоздаете примитивный мозг, верно?
– Да, совершенно верно.
– Насколько примитивный? Как далеко вы возвращаетесь? К палеолиту? Юрскому периоду? Кембрийскому?
– Еще раньше. К архейскому.
Пиво давало себя знать. К своему удивлению, Джон заметил, что выпил уже две трети кружки. Он понимал, что не должен пить так быстро и так много, но чувствовал себя на редкость хорошо. Просто замечательно.
– А когда вы, наконец, поймете, как сформировался человеческий мозг, вы надеетесь найти ответ на вопрос, что такое сознание?
– Не обязательно. Вы заглядываете слишком далеко.
– Ну конечно. – Она иронично улыбнулась. – В один прекрасный день вы просто выключите компьютер и скажете себе:
Джон тоже улыбнулся.
– Исходя из того, как работает ваша программа, когда вы закончите, когда вычислите путь формирования мозга, вы будете иметь его законченную виртуальную модель. Следующим шагом должно стать его улучшение, правильно? Что вы сделаете? Добавите памяти, например? Улучшите сообразительность?
– О! Вы слишком забегаете вперед.
– Я бы так не сказала, доктор… Джон. Я просто цитирую вашу собственную статью трехгодичной давности.
Джон кивнул – теперь он вспомнил.
– Ах, ну да. Хорошо. – Он улыбнулся. – Вы подготовились. Сделали домашнюю работу. Но в любом случае основная тема статьи была другая. Я просто выдвинул гипотезу. – Он вдруг осознал, что интервью идет совсем не по тому пути, как предполагалось. Нужно взять инициативу в свои руки и повернуть его в нужную сторону. – Послушайте, Салли, все эти размышления о будущем – я рад поговорить на эту тему, но нельзя ли сделать так, чтобы это не вошло в интервью?
– У вас все хорошо? – Официантка материализовалась словно из ниоткуда. – Принести вам еще выпить?
Джон заметил, что бокал Салли почти опустел.
– Конечно, – ответил он. – Салли, еще бокал?
Она поколебалась.
– А как у вас со временем? Я вас не очень задерживаю?
Он взглянул на часы. Половина восьмого. Наоми сказала, что будет дома не раньше девяти.
– Нет, все в порядке.
– Ну хорошо. Тогда еще шардоне.
Джон посмотрел на пустую кружку. Будучи студентом, он мог легко осилить полдюжины таких. И пиво было более крепкое.
– Мне тоже еще пива. Рискну. Жизнь одна, как говорится.
Салли нажала кнопку «стоп» на диктофоне и немного наклонилась вперед.
– Не для записи – а что вы на самом деле думаете о будущем? Мне очень интересно.
Джон и сам не знал, что заставило его сказать это. Может быть, алкоголь, который ослабил самоконтроль и развязал ему язык. Может быть, смутная мысль, что, если он немного пооткровенничает с журналисткой, она напишет более благосклонную статью. А может быть, это было просто естественное стремление мужчины покрасоваться перед женщиной, которой он симпатичен. Или, в конце концов, он слишком долго сдерживался, хранил все внутри. В любом случае Джон не ощущал опасности. Она же приятельница Наоми. Ей можно довериться.
– Наше будущее – это дети на заказ, – конфиденциальным тоном сообщил Джон.
– Вы имеете в виду, клонированные?
– Нет, не клонированные. Я имею в виду, что мы сможем выбирать гены, которые перейдут к нашим детям.
– Зачем?
– Затем, чтобы контролировать мать-природу. Чтобы иметь возможность направлять наше эволюционное развитие в ту сторону, какая нам нужна. Чтобы увеличить среднюю продолжительность человеческой жизни до нескольких сотен лет, если вообще не тысяч, вместо жалких трех-четырех десятков.
– Мне как-то не слишком нравится эта перспектива – дети на заказ. То есть я понимаю, что это должно произойти, но мне страшно. Как вы полагаете, когда это будет? В смысле, через сколько примерно лет это станет возможным? Лет через десять?
– Это уже возможно.
– Я не верю, – возразила она. – По крайней мере, я ничего об этом не слышала. А я много с кем разговаривала.
Алкоголь полностью затуманил сознание Джона. Он чувствовал себя прекрасно, журналистка казалась ему все более очаровательной, напряжение спало, и он расслабился. Возможно, слишком расслабился. Вся эта секретность здорово давила на мозг. Какой вред будет оттого, что он поговорит с подругой Наоми? Он посмотрел на диктофон. Красный огонек записи не мигал.
– Это ведь не для записи? Точно?
– Абсолютно.
Он улыбнулся:
– Вы разговаривали не с теми людьми.
– Вот как? А с кем мне нужно поговорить?
Джон постучал себя по груди:
– Со мной.
18
Здание качалось. Совершенно точно. Когда вздыбился пол под ногами, Джон даже на секунду подумал, что он снова на «Розе удачи». Потом на него наехала стена, больно ударив по плечу. Черный, очень горячий кофе, который он нес, расплескался, запачкал руку и одежду, забрызгал пол.
Джон шатнулся в сторону. Впереди все расплывалось. Надо как-то протрезветь. В баре все было в полном порядке, никаких проблем; это прогулка на свежем воздухе так его подкосила.
Какой-то кусок времени словно выпал из жизни. С момента, когда он вошел в бар, и до этой минуты, когда он, заплетаясь, брел по коридору к своему кабинету, Джон не помнил практически ничего. Он не помнил, как попрощался с журналисткой. Когда она ушла?
