– Мне не важно, Джон, мальчик это будет или девочка. Всегда было не важно. Все, чего я хотела, – чтобы наш ребенок был здоров. Я бы даже не стала узнавать пол заранее, как многие родители, – для меня главное – знать, что с ним или с ней все в порядке. Я не хочу делать аборт. Это какая-то дикость – убивать своего ребенка потому, что ты хотел мальчика, а у тебя будет девочка.
Повисла пауза. Дело было не в том, мальчик это или девочка, все было гораздо сложнее, и оба это знали.
– На судах иногда возникают проблемы со связью, – сказал Джон. – Они зависят от спутника и не всегда могут получить сигнал. Я попробую позвонить еще раз утром.
На улице завыла еще одна сирена, к ней присоединилась пожарная машина.
– Я не хочу, чтобы ты делала аборт, – начал Джон. – Если только…
Он замолчал.
– Если только – что? – не выдержала Наоми.
– Сейчас в Штатах в некоторых лабораториях делают анализы… они могут сказать об эмбрионе все.
Наоми села на кровати и включила свет.
– Это тебе не одноразовый продукт, Джон. И не лабораторный эксперимент в чашке Петри или под стеклянным колпаком. И не… дрозофила какая-нибудь. – Она резко натянула на себя одеяло и прикрыла живот руками. – Это мой ребенок – наш ребенок, – и он сейчас растет у меня внутри. И я буду любить его или ее, и мне все равно, каким он… она будет. Я буду любить это создание, даже если она будет ростом четыре фута или вымахает на семь футов. Я буду любить ее, и мне плевать, будет она гениальной или умственно отсталой.
– Милая, я не… Она перебила его:
– Ты все это придумал. Это была прежде всего твоя идея, и ты убедил меня. Я тебя не обвиняю – я знала, на что иду, и понимала, что мы рискуем. Я точно так же отвечаю за это решение, как и ты. Я хочу сказать другое – я не стану ни от чего отказываться. Может быть, все это – все то, что происходит, что Детторе перепутал пол, – может быть, так распорядилась сама природа. Так она сохраняет мир от полного безумия. Мне кажется, что тот день, когда матери начнут избавляться от своих нерожденных детей только по той причине, что дети оказались не такими, как ожидалось, станет началом конца.
Джон тоже сел.
– Если бы ты знала о болезни Галлея заранее, до того, как он родился, ты бы все равно его родила? Зная, какое будущее его ожидает?
Наоми ничего не ответила. Джон взглянул на нее и увидел, что по ее щеке ползет слеза. Он вытер ее своим носовым платком. Лицо Наоми исказилось от боли.
– Прости меня. Я не должен был так говорить.
Никакой реакции не последовало.
Джон снова вылез из постели, накинул махровый халат и вышел из спальни. Он чувствовал себя еще паршивее, чем пять минут назад. Он открыл дверь в свой кабинет, осторожно обошел кучи бумаг и дисков, перепутанные провода, набор объективов для фотоаппарата, стопку не прочитанных еще журналов, добрался до стола, включил настольную лампу и сел. Сумка с ноутбуком валялась там же, где он бросил ее, придя домой. Джон достал компьютер, поставил его на стол перед собой, включил и зашел в почту.
Пятнадцать новых писем. Одно, довольно язвительное, от его соперника по шахматам, Гаса Сантьяно из Брисбейна. Вот наглец, вяло удивился Джон. Сантьяно регулярно задерживался с ходами, часто на целую неделю, но стоило Джону пропустить пару дней, как австралиец начинал посылать нетерпеливые сообщения.
Доктор Лео Детторе – re
Это автоматическое сообщение от доктора Лео Детторе. Доктор Детторе находится на научной конференции в Италии. Дата возвращения – 29 июля.
29 июля. Это завтра, подумал Джон. Или, скорее, уже сегодня.
Он кинулся обратно в спальню:
– Доктор Детторе был в отъезде, милая! Пришло письмо. Он возвращается завтра.
Наоми ничего не сказала, даже не пошевелилась. На ее щеках все еще блестели слезы. После долгой паузы она наконец нарушила молчание:
– Хорошо трахаться с Салли Кимберли?
21
Джон приехал на работу в начале десятого. Он страшно замерз, и его била дрожь. Мысли в голове путались. Поставив на стол чашку черного кофе и стакан холодной воды, он сел, выщелкнул из упаковки две таблетки аспирина и проглотил их.
Дождь стучал в окна. Дул сильный ветер. Пиджак Джона промок, брюки тоже вымокли и неприятно липли к ногам. Вдобавок он наступил в глубокую лужу, и в ботинках теперь хлюпало.
В одиннадцать часов у него была лекция. Перед тридцатью студентами. На тему негативного влияния современной медицины на процесс эволюции. За последние несколько тысяч лет наука и медицина сделали огромный скачок – от самого простейшего лечения зубов и изобретения очков до трансплантации органов и умения контролировать хронические болезни, ранее считавшиеся смертельными, такие как диабет. Это привело к тому, что выживали отнюдь не самые сильные или здоровые особи.
Когда-то род людей, имевших наследственно плохие зубы, был обречен на вымирание – они просто не смогли бы жевать. Точно так же и люди с плохим зрением – они становились более легкой добычей для хищников или врага и постепенно вымерли бы. Но теперь это больше не имело значения. Люди спокойно жили со своими недостатками, размножались и передавали их потомкам. То же самое происходило с врожденными дефектами органов или хроническими заболеваниями. С каждым годом на свет появлялось не меньше, а больше нездоровых людей. Наука медленно, но верно брала верх над дарвиновскими принципами естественного отбора.
Вместе со своими студентами Джон проводил опыты, создавая различные модели эволюционного процесса, в том числе и такого, каким он мог бы быть без вмешательства медицины. Выходило, что в этом случае человеческие особи стали бы намного крепче, чем сейчас. Он говорил студентам, что в следующий эксперимент они добавят новую вводную: генную инженерию. Это был единственный способ нейтрализовать постепенное разрушение человеческого рода, спровоцированное медициной. Без генной инженерии через несколько сотен тысяч лет – всего через три сотни поколений – люди, принадлежащие к развитому обществу, ослабеют донельзя. Такие результаты показал компьютер.
Еще несколько дней назад Джон с удовольствием предвкушал эту лекцию, но теперь, после всего, что произошло за последние сутки, он был совершенно выпотрошен. Единственное, чего он хотел, – это разобраться со своими проблемами.
Обвинение Наоми сильно обидело его. Джон уткнул лицо в ладони. Конечно, жена сказала это на нервах; она успокоится и придет в норму. Он не сделал ничего предосудительного, они с журналисткой просто беседовали. Это Джон помнил точно. Но что же он все-таки сказал ей, черт возьми?
Журналистка солгала, что они с Наоми практически подруги. Зачем? Чтобы разговорить его?
Он набрал номер доктора Розенгартена и, пока ожидал соединения, открыл свою почту. Ответила секретарша. Она сообщила, что доктор все утро будет в операционной, записала номер Джона и пообещала перезвонить, когда доктор окажется на месте.
Джон взглянул на длинный список сообщений, полученных за сегодня. Он разослал несколько предложений по университетам и научно-исследовательским институтам, но ответа пока не было. Через год истекал срок его контракта с Университетом Южной Калифорнии, и, если его не зачислят в штат, возникала реальная перспектива оказаться без работы. Почти все его сбережения ушли на ребенка, которого вынашивала сейчас Наоми, и Джон уже начинал понемногу паниковать. Книгу он мог закончить не раньше чем еще через год, да и по правде говоря, на гонорар от нее они проживут вряд ли. Существовала вероятность, что Джону придется сменить область деятельности, оставить науку и поступить на службу в какую-нибудь компанию из Кремниевой долины, занимающуюся компьютерными разработками. Это ему
