немного кофе. Потом надо погрузиться в автомобиль и доехать до кампуса.
Проклятый телефон зазвонил опять.
– НЕ БЕРИ ТРУБКУ! – заорал он.
– Джон…
– Не бери трубку, я сказал!
– Джон! Да что с тобой…
– Я не выспался, вот что со мной! Я не выспался, у меня уже три месяца не было секса, и моя жена носит непонятно какого ребенка! Ясно? Хватит этого или назвать еще причины?
Звонки прекратились, но почти тут же начались снова. Не обращая внимания на Джона, Наоми сняла трубку.
– Это Джоди Паркер из новостей KNBC. Это резиденция Клаэссонов?
– Да. Чем я могу вам помочь?
– Я бы хотела поговорить с профессором Джоном Клаэссоном.
– Могу я узнать, по какому поводу?
– Конечно. Мы пришлем за ним машину, чтобы добраться до студии. Нам нужно всего лишь небольшое интервью.
– Сейчас я позову его.
Джон сделал отрицательный жест. Наоми прикрыла трубку ладонью.
– Возьми трубку, – прошипела она.
Он покачал головой.
– Джон, ради бога…
Он выхватил трубку у нее из рук и нажал на отбой.
– Что ты делаешь, скажи на милость? Что с тобой происходит?
Джон бросил на нее раздраженный взгляд:
– Я устал, понимаешь? Я очень устал. В девять часов у меня собрание преподавательского состава, и я должен там присутствовать, compos mentis[3]. Там будут по крайней мере два члена совета, у которых большие сомнения по поводу того, давать мне место в штате или не давать. А если я не получу места в штате, то через год окажусь на улице и стану играть на банджо или протирать стекла автомобилей на светофоре, чтобы заработать на детское питание нашему ребенку. Теперь тебе понятно или объяснить подробнее?
Вместо ответа, Наоми обняла его. Ее горло саднило от рвоты, она тоже вымоталась, и тоже почти не спала этой ночью, и тоже измучилась от беспокойства.
Болезненные уколы, тяжелые решения, непростой выбор, унижение, душевная боль, все эти затраты, смерть доктора Детторе… Наоми была напугана, как никогда в жизни.
Все менялось. Их жизнь с Джоном, их маленький уютный дом, мир, который они создали вокруг себя, их любовь друг к другу – все вдруг стало другим.
И Джон казался ей почти незнакомцем.
Ее дитя, это крохотное создание, что росло у нее под сердцем, с маленькими ручками и ножками, такое хрупкое, жизнь которого целиком и полностью зависела от нее, – неужели и эта девочка когда-нибудь станет для нее чужой?
Наоми почувствовала легчайшее движение внутри, как будто ребенок показал, что слышит и понимает ее. Хотя конечно же это было только ее воображение.
– Джон, – прошептала она. – Не позволяй всему этому взять над нами верх. Разрушить нас. Наш ребенок…
Зазвонил телефон.
Джон прижал ее к себе.
– Мы должны быть сильными, милая. Ты и я. Построить стену, помнишь? Вокруг того, что нам дорого. Я люблю тебя больше всего на свете. Пожалуйста, не обращай внимания на телефон. Я тебя очень прошу. Выключи эту чертову штуку, всего на десять минут. Мне никак нельзя опаздывать на собрание. Сейчас это самое важное, важнее, чем любое интервью.
Наоми выключила телефон. Джон принял душ, побрился, поцеловал жену в щеку, схватил ключи от машины и сумку с ноутбуком и выскочил из дома.
Утренняя газета лежала там, где бросил ее почтальон, – на мокрой от росы лужайке. Джон поднял ее, развернул и взглянул на первую полосу. Прямо на него смотрела фотография женщины. Очень знакомое лицо. Очень. Красивая женщина, крупный план, в поднятых на лоб солнечных очках. Уверенное лицо – этакая богатая стерва, у которой есть абсолютно все в жизни. Внезапно он понял, почему она кажется ему такой знакомой.
Это была Наоми.
Над ее снимком располагалась его собственная фотография, в два раза больше. Лицо на фоне спирали ДНК.
Эту газету он получал каждое утро. USA Today. Заголовок на той же полосе гласил:
«У НАС БУДЕТ РЕБЕНОК НА ЗАКАЗ», —
УТВЕРЖДАЕТ ПРОФЕССОР ИЗ ЛОС-АНДЖЕЛЕСА.
26
У входа в университет были припаркованы четыре фургона с символикой крупнейших телевизионных каналов. Джон подошел ближе. Он уже почти опаздывал на собрание. Рядом с фургонами толпились журналисты – некоторые с камерами, некоторые держали в руках микрофоны. Он услышал, как кто-то назвал его имя. Потом еще раз, уже громче.
– Доктор Клаэссон?
– Это точно он? – произнес другой голос.
– Это доктор Клаэссон!
Невысокая темноволосая женщина с симпатичным, но жестким лицом, показавшаяся Джону смутно знакомой, протянула в его сторону микрофон. Он тут же понял, где ее видел – в новостях на каком-то канале.
– Доктор Клаэссон, скажите, пожалуйста, почему вы с женой решились на «ребенка на заказ»?
В лицо ему уткнулся другой микрофон.
– Доктор Клаэссон, когда должен родиться ваш малыш?
Третий микрофон.
– Доктор Клаэссон, вы подтверждаете, что вы и ваша жена выбрали пол ребенка заранее?
Джон протиснулся между репортерами. Внутри у него все клокотало, но ответил он неожиданно вежливо:
– Прошу прощения, это личное дело. Боюсь, мне нечего сказать.
Когда закрылись двери лифта, он ощутил мгновенное облегчение. Тело тут же начала бить дрожь.
Мы все еще сохраняем большинство примитивных инстинктов, взбудораженно подумал Джон, с десятиминутным опозданием входя в зал. Прежде чем человек научился говорить, он полагался на свои глаза, изучал язык тела. Позы людей, то, как они сидят, положение рук и ног, движение глаз могут рассказать буквально обо всем.
Джону показалось, что в комнате как будто что-то не в порядке. Десять его коллег, рядом с которыми он проработал два с половиной года и которых хорошо знал – или думал, что знает, – этим утром вели себя несколько странно. Джон почувствовал себя незваным гостем, проникшим на вечеринку в закрытый клуб.
Он пробормотал извинения, уселся за стол, достал из сумки ноутбук, а из кармана «блэкберри» и положил их перед собой. Все остальные молча ждали, когда он устроится. Меньше всего на свете Джону хотелось сейчас быть на этом собрании. Он мечтал добраться до кабинета, закрыть дверь и дозвониться до журналистки.
Салли Кимберли.
