Евтюшкин. Не мешай течению обсуждения. Может, еще не присудят.
Ащеулов. Отстаньте от учреждения.
Лутьин. Женщины, Лида, дайте я вам исчерпаю вопрос, только дайте нам подумать, Может, с нас алиментов и не возьмут.
Евтюшкин. Суд еще ничего не выдумал.
Лутьин. Наше учреждение поставлено заботиться о сохранении гражданского населения для будущего.
Евтюшкин. Солнце, например, оно тоже видимый административный центр. Ведь оно нагревает землю, производит теплоту, и про то произрастают всякие растения, даже ненужные, вроде Башмакова… А люди кормятся… Так и комиссия…
Евтюшкина. Что же, по-твоему, и дети от одной голой теплоты рождаются?
Евтюшкин
Лутьин. Товарищи, мы с женщинами не столкуемся, а суд сейчас грянет. Нам надо внутри комиссии сговориться. Пойдемте заседать в мужскую уборную, туда женщин не пускают.
Ащеулов. Правильно. Идемте всем скопом!
Евтюшкина. Так и знайте, если суд назначит алименты, разведемся навеки!
Лутьин
Лутьина. Желаете с нами жить — отступите!
Сбитенщик и Торговка. Сбитень! Сбитень! Пирожки горячие, сами паруют, сами жируют!
Иван Павлович. Дай пару!
Торговка. Они.
Иван Павлович. А раз они, пусть надлежащие органы и рожают. Я здесь ни причем.
Торговка. Колхозом рожать лучше… А супруга-то где?
Иван Павлович. Она в больнице лежит. Я заявление в суд за две недели подал, чтобы алименты были к факту родов и чтобы не скандалила.
Реплики.
— От голой теплоты невозможно, в ней вещества нет.
— Тогда и в загнетке может родить.
— Блоху, например.
— Нет, загнетка не может, в ней сырости нет.
Судья
Милиционерша. Скоро начнете?
Судья. Сейчас кончим. У нас весь разум вытек.
Мальчик. На, мам окорми!
Мальчик. На, мам окорми!
Реплики.
— Вон милиции добро, родит — не парует, никому не жалуется.
— Она действует по натуре закона, ей иначе нельзя.
Милиционерша. Тише там! Сейчас суд выйдет!
Реплики.
— А вы по какому делу здесь?
— Приезжал к нам иностранец, по профессии турист, ихний гад, проделал в стене дыру в женскую уборную на вышине потолка и висел там, как паук, пока не измучился, фамилия его Гуго Ванцентович Прохадьзько, а классовая принадлежность неизвестна, Женщины от этого объявили забастовку и перестали ходить в уборную. А мы дали им ход в суд. А он уехал по своей профессии.
1-й крестьянин
Милиционерша
1-й крестьянин
Милиционерша. Слухаю-слухаю.
1-й крестьянин. Так вот обложили меня неподъемно из-за этого куста… Я, вишь, шесть кустов крыжовника посадил, а седьмой самотеком вырос, недосмотрел я за ним, а он в мочь вошел. А у меня по нему все остальные сельским налогом обложили. Но я вот теперь его вырыл и принес со свидетельством, что я его вырыл, — тут и печать приставлена, чтоб там усмотрели, — да ты глянь на печать-то! — Сынок-то насосался, — аи, дочка?
Милиционерша. А ты не допускай, чтобы росли по своей воле!
1-й крестьянин. Дочка! Ну, нехай, дочка — мала да жива!.. А я ж его и вырвал за это с корнем и с печатью. То-то и горе, что само растет, не усмотришь… Так как же мне теперь оправдаться, чтобы по норме в аккурат налог брали, в нитку…
Милиционерша. Подавай прошение, чего ж ты молча пришел?
Судья
Милиционерша
Ащеулов. Мужние жены! Прошу вас без скандалу!
Евтюшкина. Так и знайте, разведемся!
Судья
Евтюшкина. Разведусь!
Лутьина. Очень культурно!
Судья. Ма-а-лчать!!..