руководства.
Въехав в город N, Лика притормозила у первой же автобусной остановки, вышла из машины и спросила у интеллигентной старушки в аккуратном пальто и шляпке, как проехать к роддому.
Та скользнула любопытным взглядом по Ликиной короткой курточке, и, не обнаружив выпирающего животика, недоуменно пожала плечами. Но дорогу объяснила подробно, с перечислением всех ориентиров и поворотов.
Роддом находился в довольно старом трехэтажном здании, и Лику это обрадовало. Может быть, ей даже повезет встретить акушерок, работавших здесь в 1973 году. А что, такое возможно, наверняка в те годы малышам помогали появиться на свет и молоденькие медсестры.
Историю, объясняющую ее интерес к картам рожениц, Лика придумала еще по дороге. Перед вами, милые люди в белых халатах – сирота, воспитывалась в детском доме, мать отказалась от нее, когда она была совсем крошкой. Конечно, долгие годы ее захлестывала обида на нерадивую мамашу. Это же надо, родного ребенка отправить в детский дом и ни разу не поинтересоваться ее судьбой. Но теперь, когда она выросла, и стала что-то понимать в этой жизни, ей начало казаться: а вдруг у матери имелись очень веские причины поступить именно так? Вдруг она родила ребенка совсем молоденькой, и строгие родители, не вынеся такого позора, заставили ее сдать дочь в детдом? Да мало ли что там могло произойти, она ведь ничего, ровным счетом ничего не знает о родных… В московском детском доме ей сказали, что она поступила к ним из роддома, находящегося именно в городе N. Поэтому она просит, умоляет: пожалейте, помогите – будьте так добры, проверьте фамилии женщин, рожавших в этом роддоме в 1973 году…
Разумеется, Лика понимала – в ее истории масса нестыковок. Больше всего Вронская опасалась, что ей просто не поверят, будто она родилась в 1973 году. Без косметики, в простой одежде, с ней часто знакомились двадцатилетние мальчики, принимавшие ее за свою ровесницу. Но даже если сотрудник или сотрудница роддома рассочувствуется и перероет медицинские карты 1973 года, то, как она объяснит тот момент, что в карточке Кулаковой будет черным по белому написано: у нее родился мальчик? От которого счастливая мамаша и не думала отказываться?
«Ладно, проблемы надо решать по мере их поступления», – подумала Лика и решительно взялась за ручку тяжелой двери родильного дома.
– Вы к кому? – приветливо поинтересовалась женщина в белом халатике с приколотой на груди карточкой «Тамара Алексеевна Никифорова, старшая медсестра».
Лика окинула взглядом ее простодушное лицо и лежавший перед ней роман Барбары Картленд в розовой обложке с синеглазой блондинкой, млеющей в объятиях мускулистого мачо, и, хлюпнув носом, принялась тереть глаза.
– Видите ли, Тамара Алексеевна, это очень долгая история… Я никогда не знала своей матери. Выросла в детском доме…
Через пару минут медсестра извлекла из кармана халата белоснежный платок и тоже поднесла его к глазам.
– Бедная, бедная девочка, – растроганно повторяла она. – Сколько испытаний выпало на твою долю…
Лика ощутила легкий укол совести. Но надо же ей как-то добраться до медицинских карт! А перед Тамарой Алексеевной она позже извинится. Приедет к ней в гости с тортом, они выпьют чаю, и вот тогда Лика уже расскажет всю правду.
– Конечно, я помогу тебе. У нас хранится вся картотека. Правда, тебе нужны старые карточки, а они в подвале. Но ничего – найдем, ты не переживай, бедняжка.
– Тамара Алексеевна? Куда это вы направляетесь?
Подошедшая к столику женщина являла собой полную противоположность старшей медсестре – подтянутая, ухоженная, она, казалось, годилась ей в дочери, хотя Лика искушенным женским взглядом подметила – мадам с карточкой «Ольга Николаевна Попова, главный врач» куда старше Тамары Алексеевны.
– Эта девочка, возможно, появилась на свет в нашем роддоме. Мы собирались спуститься в архив и разыскать карту ее матери. Нам нужны данные за 1973 год. Вы не возражаете, Ольга Николаевна?
– Возражаю! – главврач недовольно нахмурилась и впилась в Лику таким пристальным взглядом, что та помертвела от страха. – Это роддом, милочка! А не справочное бюро. И информацию мы дадим только в том случае, если будет официальный запрос.
Сердце Лики оборвалось.
– Какой запрос? – робко спросила она.
– Из милиции, – отчеканила мадам и повернулась к старшей медсестре. – Тамара Алексеевна, будьте так добры, зайдите к роженице из платной палаты и измерьте ей температуру. Она жалуется на сильную головную боль.
– Хорошо, – пробормотала старшая медсестра.
– Что же вы не уходите? – спросила Попова у Лики.
– Простите за беспокойство, – выдавила она из себя. – До свиданья, всего доброго…
Но что это – в ее ладонь опустился небольшой металлический предмет? Ключ? На ощупь, похоже, да… Лика подняла глаза на Тамару Алексеевну. Она ободряюще ей улыбнулась:
– Удачи тебе, девочка!
Вронская, чуть не подпрыгнув от радости, легко сбежала по ступенькам. На улице она внимательно осмотрела подвальные окна. Так и есть: одно из них забито досками. Замечательно: оторвать доски – куда меньше шума, чем бить стекло. Но ведь Тамара Алексеевна дала ей ключ, так что проблема проникновения в подвал должна решаться еще проще… Лика обошла здание роддома. С торца красовалась табличка с надписью, которая ее весьма обрадовала. «Вход в подвал», – гласила она.
Беззаботно направляясь к машине, Лика не почувствовала, как сквозь планки жалюзи ее внимательно изучает пара глаз.
Убедившись, что «девятка» уехала, Ольга Николаевна Попова подошла к телефону, сняла трубку и заговорила с отозвавшимся абонентом:
– У вас проблемы. К нам приходила какая-то девчонка. Интересовалась картами именно 1973 года…
5
Владимир Седов с досадой отшвырнул сотовый телефон – благо, что производители поместили его в противоударный корпус. Ничего не скажешь, хороший у него однокурсник! Молодчина Артем Сидоренко! Такой помощи вовек не забудешь. И какой актер! Какими честными были его глаза, когда он, Седов, лопух, идиот, интересовался:
– Артем, а не знаешь ли ты, где может прятаться Лика Вронская?
– Не знаю… – отвечал он.
И при этом, скотина, еще выслушивал доклады бедного Пашки, который с ног сбился, обходя родственников и многочисленных знакомых Лики Вронской.
Да что уж тут говорить?! Сплоховал он, сплоховал. Уже столько лет живет на белом свете, повидал немало, работа, так сказать, способствует изучению жизни не в самых лучших ее проявлениях, а все равно живет в нем какая-то наивная детская уверенность, что все люди братья, что если мужик хороший, порядочный – значит, на него можно целиком и полностью положиться…
Как же обидно: золотая голова, гордость их выпуска юрфака, и такая непозволительная самодеятельность…
Хорошо хоть, размышлял Седов, Артем в конце концов не стал утаивать правду и рассказал, что Лика была в курсе его планов посетить гадалку. Рассвирепевший Сидоренко вообще больше не защищал свою пассию. Наоборот, он предположил, что она вполне могла проследить за ним, дождаться, пока он выйдет из квартиры, а потом подняться к Светлане и насыпать ей отравы в гостеприимно предложенный чаек. Артем даже предложил привезти кое-какие вещи Вронской, которые она оставила в его квартире. На что Седов возразил, что лучше это сделать завтра. Потому что сегодня за исход встречи с однокурсником он поручиться не может…
– Конечно, – не замечая, что начинает разговаривать сам с собой, пробормотал Володя, – Артем влип по самые уши. Ему теперь припаять можно половину Уголовного кодекса: укрывательство свидетелей, дача ложных показаний, намеренное введение следствия в заблуждение. Но не отправлять же его за решетку в
