— Все проходит.
— Точно! Вот бы с этих слов царя Соломона и должен начинаться гимн человечества.
— Кто-нибудь, когда-нибудь и напишет.
В морозном воздухе вдруг раздался благовест. Священнослужители ближнего храма звали свою паству на заутреню.
В промежутке между звонами товарищ произнес:
— Так вы что, уповаете на реванш?
Не люблю вилять и притворяться. Куда в более ответственных ситуациях не кривил душой. Тем более теперь-то вообще от моего мнения что реально могло измениться? Да ровным счетом ничего.
Был на уме третий вариант: отмолчаться или отделаться шуткой. Теперь ведь вокруг ера на ере. Шутят взахлеб, без оглядки. Да водку жадно жрут, пивом запивая. Утром же приходится все начинать сначала. Забыта напрочь заповедь народная: «Пей, да не опохмеляйся!»
Мы с Михаилом Ивановичем тоже не трезвы были. Собственно, благодаря «Гжелке» обрели необходимую ясность мировосприятия. Возможно, стратег Минобороны хотел услышать от меня нечто кон- струк-тив-ное. Но я не спец в вопросах военной политики: всего-навсего наблюдатель, причем не отябельный. Между прочим, с собственными убеждениями. Так и быть, откроюсь: социалистической ориентации.
По натуре, будучи тугодумом, не сразу ответил на поставленный ребром вопрос. Выдержав паузу, сказал:
— Реванш. Это не то слово. Лучше процитирую поэта. Помните, что Пушкин предрекал: «Россия вспрянет ото сна».
Генерал круто изогнул мохнатую бровь. Мимику его можно было понимать и так и этак.
В ту ночь мы так измучили друг друга, что потеряли всякий интерес к «спорным вопросам». Михаил Иванович целиком отдался рыбалке. Я же обнаружил в библиотеке санатория толстенный том Иоанна Кронштадского «Начало и конец нашего земного мира». Читал безотрывно, запоем. И честно говоря, прозевал отъезд генерала. Однажды утром обнаружил в дверной ручке визитную карточку. Долго, однако, не решался напомнить товарищу о себе.
Позвонил в День Победы, чтобы поздравить с праздником. С другого конца связи вяло ответили: «Михаил Иванович вышел в отставку. В настоящее время находится далеко от Москвы».
Пора-пора ставить на этом жирную точку.
События в стране и мире подпирают. Время начинать новый репортаж.
1993–2004 гг.
ЖИЗНЬ НА «ШАРИКЕ»
Биржа труда выдала мне путевку на «Шарик» — так москвичи любовно называют ГПЗ-1.
В назначенный день, без десяти восемь прошел я в плотном людском потоке через электронную раму проходной. И не скрою, почувствовал себя провинциалом, нечаянно угодившем в ослепительный и громыхающий мегаполис.
Мои орудия труда — авторучка (чаще карандашный огрызок), диктофон, пишущая машинка «Эрика». Рабочее место в редакции многотиражной газеты. На четвертой полосе имел персональную делянку. Под рубрикой «Разговорчики» печатал зарисовки с натуры. В основном человеческие. Порой с производственным налетом.
БРАТЬЯ ПО КЛАССУ
Редактор на пробу дал задание. Сразу с утречка пойти в цех конических роликов и познакомиться с наладчиком Евгением Пчелкиным. Накануне о нем шла речь на техсовете как о смекалистом новаторе. Оказывается, несмотря на кризисы и безденежье, на «Шарике» не перевелись еще сознательные элементы, не утратившие способности (и охоты!) мыслить по-государственному. Лучшие из лучших не ждут поддержки со стороны — от руководства цеха, завода, московского и федерального правительства, — собственными силами решают сложнейшие производственные проблемы. Что ж, у всякого времени — свои герои.
Станочный парк ГПЗ-1 на последней стадии изношенности. Более десяти лет основные фонды не обновляются. Когда-то много железок было переброшено сюда с крупповских предприятий поверженной Германии в уплату ущерба, нанесенного нам войной. На иных станках еще не стерлись даты их рождения: 30–40 годы. Им место давно в музее! А наши умельцы ухитряются из стальных мастодонтов мировые рекорды выжимать. Тем и живы. Так и держимся.
Не таясь, выдал мне Пчелкин технологический секрет. На клочке бумаги схематично изобразил, как он переиначил подлежащий списанию чумазый станок. Да и сам маэстро с ГПЗ не производил впечатления счастливого триумфатора. Небритый, взъерошенный, задерганный, был он похож на поднятого борзыми среди зимы из берлоги мишку косолапого. На прямой вопрос: как вы до этого додумались, ответил уклончиво:
— Не я б, кто-нибудь другой сообразил бы обязательно. Идейка-то торчала, как шило из мешка.
Ясная, блаженная улыбочка, зародившись в уголках тонких губ, растеклась по бледному челу.
То была уже четвертая за год «полезная хитрость» головастого слесаря. И все пошло в дело. Впрочем, завод не нашел средств, чтобы по достоинству вознаградить старания новатора. Но Евгений на начальство вроде бы и не в претензии. Хорохорился, виду не подавал. Стороной же я узнал, что его семью нужда заедает. Сам три года как в отпуске не был. Все старается свести концы с концами, они же ну никак не сходятся. Разрыв увеличивается и увеличивается. Хотя из обихода уже исключены капризы и прихоти. Перестал баловать жену цветами и безделушками даже в дни рождения. Торт покупают лишь раз в году. Опять же ради экономии сам перешел на плебейские сигареты, а недавно и совсем курить бросил.
— Не мужское дело копейки считать, а приходится, — на невеселой ноте оборвалась наша беседа у модернизированного станка.
По пути в редакцию я соображал, как бы лучше распорядиться собранным материалом. Как вдруг до ушей долетело:
— Ой, там что-то новенькое!
У общественного центра, именуемого теперь «Профсоюзный уголок», табунилась пестрая толпа. Оказалось, что отдел соцстраха вывесил на общее обозрение списки здравниц, пансионатов, туристических маршрутов во все концы планеты. Путевки, сказано, со скидками. Глаза разбегаются. Но цены, брат, кусаются.
На отшибе, возле мраморной балюстрады, стояли двое, в промасленных спецовках. Который помоложе явно ерничал:
— Куда же, Вася, нынче мы с тобой махнем?
Сосед картинно чешет затылок:
— Мне так без разницы. — Озорно подмигнув, продолжал: — Вот только с бабками трудновато. Верней, без них.
Молодой не унимался:
— Путевки, Вася, стоят полцены. Отдай триста баксов — и ты в Анталии. Когда такое было?
Старшой лезет в карман за куревом. Курить не торопится. Да здесь и нельзя.
— Понимаешь, Толян, какое дело, — проговорил он, хмуря тонкую бровь. — Зарок я дал. Пока эти турки не отменят смертный приговор Абдулле Оджалану, я на ихние курорты тратиться не буду. В крайнем
