плевое. При нужде отдавали за полета. А то просто за бутылку водки. Потом «хождение» радужных бумажек с эмблемой шарикоподшипника прекратилось. Спрос упал.
Прошлым летом (со второй попытки) собралось собрание акционеров. Шумно рассаживались по местам. В рабочий президиум избрали тридцать душ. Не хватало только «Интернационала». Его заменил сыгранный по трансляции «Марш энтузиастов». Слова: «В своих дерзаниях всегда мы правы» зал встретил радостными рукоплесканиями.
Далее пошло по накатанной колее. Заслушали отчет генерального директора о финансовом состоянии. После него на трибуну вышел председатель ревкомиссии. Выходило: баланс отрицательный, делить нечего. Однако уныния в зале не чувствовалось. Под сводами Дворца культуры временами вспыхивали аплодисменты. Иной раз вроде бы и некстати. Говорили, будто их заранее записали на пленку еще в давние времена, теперь же прокручивали, то есть передавали в зал через усилители.
Спектакль с шумовыми эффектами длился в общей сложности минут этак тридцать. Успели заслушать и утвердить аж восемь «вопросов». Тем временем по коридорам и в кулуарах дворца сновали молодчики с крутыми затылками. Наперебой, за бесценок скупали у доверчивых и размягченных заводчан обесцененные акции. По сорок рублей за штуку.
Теперь в толкучке у профкомовского подъезда затесалось несколько участников летнего собрания. Они немного важничали, похоже, гордились тем, что сподобились чести присутствовать на «мероприятии» пусть и не исторического значения, а все же знаменательном. Хотя событие быльем еще не поросло, уже выявились желающие делиться воспоминаниями и личными переживаниями.
— Воду в фойе давали пить сладкую бесплатно, — высказалась бабуля в голубенькой панамке с гербарием из цветков бессмертника.
Евгений Маркович напомнил нечто более важное. Будто директор в заключительном слове укорял горемык в близорукости и в отсутствии здравого патриотизма. И даже слово в слово процитировал Комарова: «Вы же сами, грит, как кролики лезете в пасть удава».
— А вот это и напрасно, — чуть слышно произнесла стоявшая рядом со мной итээровского обличья дамочка. Оглянувшись по сторонам, прибавила: — Может ведь сам себе навредить.
Неясно было, кого она пожалела: гендиректора или Марковича?
Очередь пробудилась, на разные лады гудела. Многим не терпелось тоже высказаться, поделиться собственными воспоминаниями, стряхнуть с души сокровенное. Возможно, даже что-то внутри себя передумать, переосмыслить. Современный философ изрек: народ-де в очередях набирается ума.
Возле крепкого старикана, в образе легендарного Саваофа, собрался довольно плотный кружок. Поглаживая лысую макушку, дед-акционер добродушно витийствовал.
— Схем ограбления не очень много, но они отработаны до совершенства и блеска. Самое лучшее — это не играть в рулетку.
— Деда, а я вчера у Джека-Потрошителя тыщу выиграл, — будто «по сценарию» озвучил свою роль парень, опутанный проводами от плеера и с затычками в ушах.
Реплика не застала деда врасплох, ответил словно по писанному:
— Значит, завтра две проиграешь!
Симпатии были на стороне «Саваофа». Ловко вел он свою партию. Похоже, ему самому «игра» нравилась. Он продолжал в том же духе.
— В Ветхом Завете приведен имевший в жизни место факт. Старший из братьев, по имени Исав, с голодухи дошел, значит, до отчаяния: отдал право первородства своему младшему братцу, прохиндею и пролазе. Спрашивается: что же получил старшой? Всего-навсего тарелку чечевичной похлебки. Видите ли, голод у него разум отнял. Когда же Исав насытился, понял свой промах. Да уж поздно было, сделка состоялась!
Старик-то, видать, был тертый калач. Начав как проповедник, закончил как ера-конферансье. Озорно подмигнул публике: дескать, мотайте на ус.
— Сказочка твоя, дедушка, для малой детворы, — прокомментировал притчу парень меломан. К этому времени у него в руках была бутылка с пивом, в другой — дымящаяся сигарета.
Других же притча царапнула по душе.
— Пятьсот рублей за акцию, как они теперь нам плотют, — обман разбойный. Даже тот Иаков куда щедрей был, — морща лоб, рассуждала как бы сама с собой типичная московская бабуля, круглолицая, с короткой стрижкой, в стиранных и перестиранных джинсиках и в новеньких кроссовках.
— Беда беду покрывает и бедою погоняет, — подбросил новую загадку дед-Саваоф, одновременно оглядывая толпу, будто ища виновного. Остановил взгляд на одиноко стоявшем Евгении Марковиче.
Тот шутя всполошился, замахал руками:
— Нет-нет, мы за это не голосовали!
— У нас всегда так, — с укоризной проговорил дед. — Виноватого не сыщешь. Кошка обычно виновата. Или крайний.
В сей момент охрана впустила во внутрь новую партию страждущих и жаждущих. По законам физики, в образовавшийся вакуум передняя часть очереди рухнула. Середку перекрутило, перебуровило. Меня отбросило в сторону и прижало к стенду с портретами лучших людей ГПЗ. Тут я лицом к лицу столкнулся с Сергеем— Энциклопедистом.
— Привет рабочему классу! — раздалось знакомое до боли приветствие. И с добавлением: — Будешь четвертым.
Они неплохо устроились. Между бетонным забором и длинным щитом был газончик, заросший травой-муравой. Для полного кайфа не хватало родничка. Зато стояла початая полуторалитровая бутылка «Нарзана», будто шубой покрытая изнутри игристыми пузырьками.
— Мы тут между делом в истории копаемся, — весело сказал Сергей. Таким манером сразу приобщился к компании.
Сказанное я за шутку принял. Соответственно и отреагировал.
— Не итоги ль Второй мировой войны пересматриваете?
Переглянулись. Пожали плечами.
— Серега книжку на абонементе выудил. Об истории нашего завода, — ответил визави со шкиперской бородкой и смахивающий на профессора географических наук. В натуре же такелажник заготовительного цеха. В обращении просто Михалыч.
— Дорого бы дал я за такую книгу.
— Ее бы размножить и раздать нашим акционерам, — сказал Энциклопедист, кивнув в сторону очереди. — Большинство же уже позабыло, чьи мы, какого рода-племени. Вот хоть бы ты, Геня, — толкнул он в бок носатого очкарика, — что знаешь ты о своих предках?
Вопросец не обескуражил того, кому предназначался. Привычным движеньем очкарик поправил очки, глядя куда-то в пространство, молвил:
— Родная бабка Фрося на растворном узле работала. О чем имеется документальное свидетельство: почетная грамота, подписанная первым директором, товарищем Бодровым. Сюда, на Сучье Болото добровольцы со всего Союза съехались. Каждую неделю нарком Орджоникидзе в прорабском вагончике планерки проводил.
Сергей провел тыльной стороной ладони по усталым глазам:
— Уму непостижимо, как малограмотные парни и девчата могли за два года такой гигантище отгрохать? И для кого? Пока завод называется акционированный. Но это для отвода глаз. Лично я чувствую за спиной дыхание чудовища-дракона.
Стало как-то не по себе. Вдруг откуда-то повеяло нежным запахом меда. Оказалось, возле забора запоздало расцвел огненный куст из одуванчиков.
— Меня поражает другое, — неотрывно глядя на золотое соцветие, сказал Михалыч. — Откуда послереволюционная нищая Россия нашла такую прорву деньжищ. В первую пятилетку словно грибы после дождичка выросли другие гиганты: СТЗ, ЧТЗ, ХТЗ, ЗИЛ, ГАЗ, Днепрогэс. Не считая бессчетного множества номерных заводов, о существовании которых мы по сей день не знаем и не догадываемся даже.
Очередь опять охнула, колыхнулась. Передние под напором задних смяли охрану. Кому-то ногу отдавили. Пострадавший, как ошпаренный, выскочил на свободное место, матерясь по-черному.
— Глаза б на это похабство не глядели, — сказал присоединившийся к нам Евгений Маркович. И
