Боженка засмеялась:
— Вот дурачок, разве она понимает? Так и должно быть: положишь ее — она закроет глаза, а как поставишь — опять откроет. Так уж она сделана, понял?
— Хм… Значит, она не думает, когда закрывает глаза, да?
— Как это — не думает?
— Я, знаешь, считал, что она умная, понимает, что надо закрывать глаза, когда ложишься.
На этом Бобеш прекратил свои мудрствования и стал играть с Боженкой в «папы-мамы». Он был папой, Боженка — мамой, а кукла — их дочкой.
— Как мы ее назовем? — деловито спросил Бобеш.
— Да хоть Бобушкой.
— Бобушкой?
— Ну да, меня мама так называет.
— Сроду не слыхал такого имени. Но раз тебя так называют, пускай будет Бобушка… Как там насчет завтрака, мать, мне пора на работу, — сказал Бобеш и для виду стал собираться.
Сначала он поискал под кроватью сапоги, потом трубку. Трубка куда-то задевалась, поэтому Бобеш попросил Бобушку помочь. Та живо отыскала трубку. Папа Бобеш поблагодарил дочку, погладил ее по головке и сказал, что она молодец. А кукла в это время лежала с закрытыми глазами и не могла даже взглянуть на своего папу.
— Ну вот, папенька, и кофе готов, — сказала Боженка.
— Зачем ты говоришь «папенька», зови меня просто папой.
— Так у нас дома говорят. И я и мама называем отца папенькой.
— А маму как зовешь?
— Маменькой.
— Хм… Меня бы мать засмеяла, если бы я ее так называл.
— Ай-яй, Бобушка плачет! Понянчи ее!
Бобеш взял куклу на руки и стал ее укачивать, как малого ребенка, хотя только что Бобушка смогла сама отыскать трубку. Но Бобеша это вовсе не смущало. Ведь и трубки, и сапог, и кровати на самом деле не было.
— Нельзя, детынька, кричать, а то мама рассердится. Слышишь, нельзя! Будешь умницей, тогда тебе конфетку дадут. Будь послушной девочкой — не зли маму.
Бобеш сам был доволен, как это у него здорово получается, и потому не преминул повторить свои увещания по крайней мере раз десять. Однако это не подействовало. Ему казалось, что Бобушка знай кричит и ничем ее не уймешь.
— Ну-ка, замолчи, баловница!.. Не перестанешь? Вот я тебе сейчас надаю! — Бобеш задрал кукле юбку и отшлепал ее.
Пускай в другой раз не кричит, не расстраивает отца — у него и так много забот.
Тут Бобеш обнаружил, что ножки у куклы прикреплены к туловищу желтой, блестящей крученой проволокой.
«Ага, — подумал Бобеш, — это так сделано, чтобы она могла ходить». Бобеш крутнул ножку вперед, назад, и вдруг ему удалось вывернуть ее до отказа назад. Это было совсем забавно. Значит, кукла может ходить и задом наперед. Сам он, например, не может. Какая эта проволока тягучая и как она чудно скрипит, когда ее крутишь! Бобеш вывернул назад другую ножку у куклы и рассмеялся.
— Гляди, гляди, Боженка, сейчас Бобушка будет задом наперед ходить!
— Ну зачем, Бобеш, ведь ей больно, не надо так! Это же наша дочка!
— Как это ей больно, если она не думает? И потом, она ведь невзаправдашная дочка?
— А сам давеча говорил, что она плачет.
— Это я просто так говорю, мы же играем.
— Ну, я знаю, что играем. Все равно не надо, а то еще с ней что-нибудь случится.
— Тогда я их выправлю.
Бобеш попробовал повернуть ножки, но они что-то не поддавались. Странное дело, назад они легко поворачивались, а вперед — никак. «Это она назло упрямится», — подумал Бобеш. Взяв обе ножки, он с силой крутнул их, но не смог довернуть до конца, пятки у куклы очутились вместе, а пальчики смотрели в разные стороны. Тогда Бобешу стала помогать и Боженка. И вдруг внутри у куклы что-то хрустнуло, в руке у Боженки осталась левая куклина ножка, а у Бобеша — правая. Бобушка замертво упала на траву и закрыла глаза.
— Всё, — проговорили в один голос Бобеш и Боженка и посмотрели друг на друга.
Солнце светило им прямо в лицо. В носу у них защекотало, оба враз чихнули и при этом так стукнулись лбами, что у них даже слезы брызнули. Ну, а раз уж появились слезы, то за плачем дело не стало. Понурые стояли папа с мамой, держа каждый по ножке, и оплакивали свою дочку Бобушку, терли кулаками глаза. Бобеш знал, что он во всем виноват: не надо было крутить кукле ножки.
Внезапно он вспомнил про дедушку.
— Не плачь, Боженка, — сказал Бобеш и звучно потянул носом. — Не плачь, дедушка непременно починит нашу Бобушку, он все умеет.
— Какой дедушка? — спросила Боженка, подняв заплаканные глаза.
— Ну, наш…
Боженка удовлетворилась таким ответом и перестала плакать.
Бобеш между тем уговаривал Бобушку:
— Не охай, Бобушка, не охай! Знаю, что больно, милая. Вот пойдем к доктору, он тебе ножки приделает и вылечит.
Напоили Бобушку кофе, успокоили ее и двинулись в путь к доктору — к дедушке. Бобеш нес куклины ножки, а Боженка — туловище и картонную коробку с посудой.
Миновав темные сени, они подошли к двери. Бобеш не мог дотянуться до дверной ручки и постучал. Дедушка отворил и, увидев детей, сказал:
— Ба-а, сколько лет, сколько зим!
— Дедушка, дедушка, почини нам Бобушку!
— Чего, чего? — засмеялся дедушка и взглянул на Боженку. — Это чей ребятенок?
— Это, дедушка, Боженка.
— Чья она?
— Ну, ихняя.
— Чья — ихняя?
— Ну, этих… как их, ее папы с мамой.
— От тебя, малый, толку не добьешься… Ты чья, девочка? — обратился дедушка к Боженке.
— Старосты Либры.
— Старосты Либры дочка, значит? Скажи пожалуйста, вон оно что!
— Дедушка, у нас кукла Бобушка захворала. Знаешь, это наша дочка, она хворает, а ты, дедушка, доктор.
— Ах, шут те возьми совсем! Оно, конечно, хорошо, что я в доктора попал, только не знаю, Бобеш, как я все это вместе соберу… Кто же ей ножки-то вывернул? Небось ты, Бобеш? — строго спросил дедушка и сдвинул очки на кончик носа.
— Понимаешь, дедушка, она… она была нашей дочкой, и мы ее учили ходить… Ведь правда, Боженка, мы учили?
— Вот так учили — даже ноги ей поломали!
Боженке хотелось сказать, что это сделал Бобеш, но она как-то посовестилась.
— Послушай, девочка, Бобеш не крутил кукле ножки?
— Крутил, — тихо сказала Боженка.
Бобеш покраснел, как рак.
— Понимаешь, дедушка, я вовсе не хотел, они сами закрутились.
— Ох, Бобеш, Бобеш! — погрозил пальцем дедушка. — Ну-ка, посмотрим больную. — Он разложил все части куклы на лавке возле печки, достал из кармана большой носовой платок, намереваясь протереть
