— Ну, значит, кофе пьем.
— Знаю, что кофе, а почему ты тогда говоришь «как же»?
— Так приличные дети отвечают, Бобеш. Они небось не говорят «ага».
Когда молоко было выпито, Боженка заявила, что ей пора домой. Бобеш спросил у матери, можно ли ему немножко проводить Боженку. Она позволила.
Бобеша разбирало любопытство, каково там, дома у Боженки. Особенно не терпелось ему поглядеть игрушки, которых, по словам Боженки, у нее было много.
Шли они по площади, мимо пруда. Там как раз купали лошадей.
— Ба, да ведь это наш кучер Франта! — воскликнула Боженка. — Франта! Франта!
Бобеш и Боженка побежали поближе к пруду. Лошади брели в воде по самое брюхо. На одной, спиной к детям, сидел верхом Франта. Штаны у него были подвернуты выше колен. За шумом падающей воды Франта не расслышал окликов Боженки.
Бобеш залюбовался лошадьми и не мог оторваться. Лошади — ведь это такая красота! Ах, до чего же они ему нравились! Ну не знаю, что бы дал, только бы посидеть верхом, вот как Франта! Бобеш тут же надумал попросить отца, чтобы тот купил лошадей. Бедняга и не предполагал, что это, пожалуй, подороже их хибарки стоит, Бобеш вспомнил песенку, которую, бывало, так хорошо пела мать, когда баюкала его:
Бобешу живо представилось, будто он, точно сказочный рыцарь, едет верхом, рядом с ним — оловянный солдатик. И вот скачут они через высокие горы, дремучие леса, далеко-далеко, в заколдованное царство…
Когда кучер Франта повернул коней и подвел их вброд к плотине, он заметил Боженку и Бобеша.
— Покатай нас, Франта!
Франта и в самом деле посадил их к себе на коня. Бобеш чуть не плакал от радости: он ни разу в жизни не ездил верхом на коне. И ведь только сейчас об этом мечтал!
— На Гнедую могу вас посадить, — сказал Франта, — Гнедая — смирная, а вот Серко — тот бедовый, так и норовит лягнуть.
Но что за дело Бобешу до Серко, раз уж он сидит на лошади! Теперь он желал только одного: чтобы его видели отец, мать, бабушка и дедушка. То-то удивились бы! Да и Мися, и Пеструха, и кролики — все бы просто диву дались.
— Ну как, Фердинанд, не страшно? — спросил Франта.
— Нет, не страшно, очень даже хорошо! — ответил Бобеш. Ему, однако, непонятно было, почему Франта назвал его Фердинандом.
Игравшие на плотине ребятишки прекратили игру и смотрели на ездоков.
«Ага, завидуете, братцы!» — подумал Бобеш.
Вдруг он увидел крестного.
— Крестный! Крестный! — громко закричал Бобеш.
Франта даже вздрогнул от неожиданности.
Крестный обернулся, смотрит во все глаза: куда же мог деться Бобеш? Голос его слышал, а самого его нигде не видно. А Бобеш смеялся, что крестный ищет его совсем не там.
— Тут я, крестный! На коне!
— Мать честная, курица лесная! — воскликнул крестный. — Откуда ты взялся, постреленок?
Когда они поравнялись с крестным, тот обратился к Франте:
— Смотри, Франта, как бы беды не вышло!
— Не бойтесь, дяденька, Гнедая — добрячка. На ней хоть дрова коли, хоть пляши — она и не шелохнется. А вот Серко — тот да, на него я бы не посадил.
— Ну-ну, и то забава для нашего плута!
Крестный похлопал Гнедую по крупу, потом полез в карман и выудил блестящую белую монетку в пять крейцаров.
— На, Бобеш, получай на гостинцы, раз уж ты такой лихой кирасир!
— Спасибо, крестный! — поспешно проговорил Бобеш, не помня себя от счастья.
Вот так бы ехать и ехать, на край света… Но все, даже самое хорошее, имеет свой конец. И потому, когда подъехали к усадьбе, Бобешу пришлось слезть с коня.
Глава 2
МЕСЯЦ
Боженка привела Бобеша на кухню. Он заробел и остался стоять у двери. За столом сидели какие-то люди; никого из них Бобеш не знал. Боженкина мать, хлопотавшая у плиты, обернулась и сказала:
— Бобушка, где ты пропадала, а? Ну-ка, беги в комнату, поужинаешь, да и баиньки пора. — Тут она заметила Бобеша и спросила: — А это чей парнишка?.
— Это, мамочка, Бобеш Яноуш, я у них была.
— Яноуш? Из той хибарки под кленом? Ах, дочка, дочка, и где тебя только носит! Сколько раз я тебе, Бобушка, говорила, чтобы ты не смела соваться к чужим детям! Того и гляди, подцепишь какую-нибудь пакость!
Бобеш толком не понимал, о чем речь. Он подумал: «Ну и чудная же мать у Боженки! Только придешь домой, она уже ругается. А на меня даже и не посмотрела как следует. И все вроде как сердится».
— Маменька, мы с Бобешем пойдем в комнату. Я покажу свои игрушки — ему хочется посмотреть… Верно, Бобеш?
— Нет, Бобушка, не надо. Не годится пускать в комнаты чужих мальчишек.
— Ну, маменька, почему нельзя? Ведь я же у них была, мы там играли. У него мама такая добрая, молоком меня угощала.
— Какой ужас! — воскликнула Боженкина мать. — Подумать только, она там пьет молоко, ест хлеб, словно дома есть нечего! Смотри, Бобушка, чтоб этого больше не было! — Потом она обратилась к девушке, чистившей у стола картошку: — Франтишка, в другой раз лучше приглядывайте за девочкой, чтобы она не ходила где не надо. Поневоле будет по всяким хлевам лазить, коли вы не следите за ней!.. А ты, Бобушка, иди в комнату и не раздражай меня!.. Франтишка, отрежьте парнишке кусок хлеба… Или нет, погодите… Принесите ему из кладовки пирога!
— Маменька, я не пойду спать, мне не хочется. И есть я не хочу — я не голодная.
— Не зли меня, а то всыплю! Сейчас же иди в комнату! Ну, живо! Погоди, вот придет отец, я ему пожалуюсь!
Бобеш стоял у дверей, точно остолбенелый, и не помнил, как это в руке у него очутился круглый пирог с повидлом. Из соседней комнаты доносился голос Боженкиной матери:
— И нечего тебе, Бобушка, дружить с такими мерзкими мальчишками и водить их сюда! Еще пропадет у тебя какая-нибудь игрушка — украдут… Эти мальчишки — они ведь сущие жулики, только и высматривают, где бы чего стянуть.
Бобеш, наверное, простоял бы так неизвестно сколько, но Франтишка распахнула перед ним дверь и сказала:
— Беги домой, мальчик. Скоро вечер, как бы ваши не хватились тебя.
— Ну и люди! — сказал Бобеш, очутившись за дверью. — Нет, моя мама куда добрее и лучше!.. А
