кофе, а дедушка тем временем принесет кое-чего — надо магарыч распить. Дедушка тут же ушел; мать принялась варить кофе. Отец с Венцлом беседовали, сидя за столом. Венцл расспрашивал отца про то, как с ним случилось несчастье в лесу.
Отец начал рассказывать. Валили они высокую ель. Сначала подрубили, а потом он и еще два лесоруба стали тянуть за веревку, но ель ни с места. Тогда отец предложил подсечь ее немножко топором и пошел за ним. Топор был поодаль укрыт под ельником от солнца, чтобы не ссохлось топорище и не слетал обух. Только отец повернулся и отошел, те двое взяли да еще раз потянули за веревку. Ель подалась и качнулась. Отец услыхал треск, оглянулся, видит — макушка дерева клонится прямо на него. Он отскочил, но его настигло ветвями и придавило к земле; он сразу потерял сознание и сообразить не успел, как все произошло.
Венцл посочувствовал отцу, все удивлялся и приговаривал:
— Да неужели? Ах, пес возьми! Ну вы подумайте!
Бобеш тоже слушал отца, но голова его была занята мыслью о том, что же такое дедушка принесет из трактира.
Тем временем мать подала на стол кофе, хлеб и масло.
— Кушайте, пан Венцл, уж не побрезгуйте нашей бурдой. Мы ведь так не сготовим, как пани Венцлова, — сказала она.
Венцл чуть только пригубил и сразу возразил матери, что кофе очень вкусный, а вот его старуха (так он называл Венцлову) — та варит просто помои. Цикорию чересчур много добавляет, одно надувательство, а не кофе.
— Вот уж нет! Вот уж неправда! — смеясь, говорила мать и продолжала угощать Венцла. — Отрежьте себе, пожалуйста, пан Венцл, хлеба, намажьте маслом — это ведь от нашей Пеструхи масло. По крайней мере, узнаете, что за масло — настоящий миндаль! Такому маслу и господа в городе позавидовали бы.
Бобеш обратил внимание, что мать налила кофе в новые кружки, купленные в городе.
Когда выпили по кружке кофе и поели хлеба, пришел дедушка, принес несколько больших и маленьких бутылок. Дедушка вытащил пробку из большой бутылки. Оттуда так стрельнуло, что Бобеш вздрогнул.
— Мама, что в бутылке эдак бахает?
— Пиво.
— И его пьют?
— Ну конечно, пьют, раз это пиво.
— Ты мне тоже дашь попить, ладно?
— Нет, Бобеш, это не для детей, это только взрослым можно пить.
— А почему детям нельзя?
— Потому что детям вредно, они от этого захворать могут.
— Да ведь ты сама говорила, что будете пить за здоровье.
— Это только так говорится, Бобеш. Взрослому не повредит, если немножко выпить.
— А ты мне дай чуточку!
— Ни-ни, Бобеш, тебе и чуточку нельзя — вредно.
«Жалко, что я не взрослый! — сказал себе Бобеш. — Мне все только и говорят: того не смей делать, этого не смей слушать, этого тебе нельзя пить, того тебе нельзя есть, это ты не поймешь. Все можно будет, когда станешь большим. Вот когда будешь большим, тогда можно. Ах, — вздохнул он, — я, наверное, так и не дождусь, когда буду большим!»
Мать принесла большие стеклянные посудины наподобие стаканов, но с одной ручкой сбоку. Она протерла их чистой тряпочкой, потом ополоснула холодной водой.
Когда пиво стали разливать из бутылок в кружки, Бобеш заметил, что само пиво желтое, а сверху получается белая, как сметана, пена..
— Мама, можно мне хоть вон того белого попробовать?
— Ну, погоди, я тебе дам глотнуть. По крайней мере, сам увидишь, что ничего хорошего нет.
Бобеш принес свою маленькую кружку, мать отлила ему немножко пива. Он отпил и приостановился:
— Ой, мама, вот невкусное-то, горькое! Дай мне кусочек сахару, а?
— Нет, Бобеш, сахар с пивом не идет. Это не кофе.
— Тогда я не хочу. Брр, какое нехорошее!
— Вот видишь, я же говорила тебе, что ничего хорошего нет.
— А зачем же вы пьете за здоровье, если оно ничуть не вкусное?
— Ну, этого тебе не понять, Бобеш. Большим оно кажется вкусным, ну а мне тоже не нравится.
— Мама, а вон в той маленькой бутылке что?
— То тебе и вовсе нельзя пить — то водка.
— И ее тоже за здоровье пьете?
— Тоже, Бобеш, но только совсем немножко, чтобы не опьянеть.
— Но ведь ты, мама, говорила, что водка для здоровья вредная. Как вы можете пить ее за здоровье?
— Говорю же тебе, Бобеш, все можно пить, только понемножечку.
— И водки мне не дашь, мам?
— Нет, Бобеш, детям ее вообще нельзя пить.
— Нисколечко?
— Нисколечко.
Бобеш смотрел, как они пили пиво, сдували пену, чокались кружками. Потом отец дал Венцлу длинную сигару, и они закурили. И дедушка тоже. Только мать с бабушкой не курили.
— Мам, а почему тебе папа не дал сигары?
— Не болтай, Бобеш, глупостей при гостях!
Когда все пиво было выпито, отец налил водки в маленькие рюмки. Все подняли рюмки, опять чокнулись ими, как и пивными кружками, и сказали:
— Ваше здоровье!
— Ба-ба, кто же это к нам идет? — воскликнул дедушка, завидев кого-то в окно.
Отец с матерью бросились к окну, остальные — за ними. Видя полные рюмки на столе, Бобеш испытывал огромное искушение попробовать то, что ему запрещали. Действовать, понятно, надо скорее, пока все смотрят в окошко. Бобеш быстро схватил материну рюмку и залпом опорожнил ее. Едва он успел проглотить, как почувствовал, что глаза у него вылезают на лоб и он вот-вот задохнется. Бобеш зажал ладонью рот, чтобы не закашляться. В носу у него щипало, язык словно огнем жгло, глаза налились слезами. Он даже весь передернулся. «Ох, и как они могут это пить! — подумал Бобеш. — Недаром мама говорила, что это отрава, вред один».
— Крестный к нам идет, — сказала мать.
Бобеш сорвался со скамейки и побежал к дверям встречать крестного. Ни на отца, ни на мать он не взглянул, боясь, как бы они не догадались по его виду, что он пил водку.
Крестный был уже в сенях.
— Ну-ка, ну-ка, поди сюда, молодой человек, поди сюда! Шут подери, какой ты красный! Да ты здоров ли, а?
— Здоров, крестный. Я пиво пил, только оно невкусное.
— Ах ты мошенник, уже и пиво пьешь, скажи на милость!
Когда крестный подсел к столу, каждый дал ему отпить из своей рюмки. Крестный понемножечку отпил отовсюду. Бобеш пристально следил за его лицом. Будет ли он морщиться и появятся ли у него слезы? — Но крестный смотрел так спокойно, словно пил простую воду. Только когда выпил, глубоко вздохнул и сказал:
— Ну, доложу я вам, и крепкая! То есть такая лютая, аж язык дерет!
Бобеш почувствовал, что у него вдруг закружилась голова, лицо стало гореть и самому сделалось очень жарко. Он поднял глаза вверх, на крестного, и ему показалось, что у крестного две головы. И отец, и дедушка, и вообще всё, что он видел, как-то двоилось. А когда он посмотрел на Мисю, у нее оказалось четыре глаза.
