Бобеша точно ужалило, ему это и в голову не приходило. Он сорвался с места, подбежал к берегу, видит — мать уже повернула назад, к городу, торопится, чуть ли не бежит.
— Мама, мама! — крикнул он во всю мочь, но мать даже не оглянулась, словно и не слышала его. Значит, теперь она уйдет, а он останется среди чужих людей. Бобеш с плачем крикнул еще раз: — Мама!
Мальчишки с Брихтой стали над ним смеяться.
— Придется тебе остаться с нами, а мы не поедем домой, пока не стемнеет, — сказал Брихта.
Бобеш расплакался.
— Э-э, не стыдно! Такой большой — и ревет! — смеялся старший мальчик.
— Ну, перестань хныкать, сейчас мы позовем твою маму! — сказал Брихта. Он вложил два пальца в рот и протяжно свистнул.
Мать обернулась. Брихта замахал ей рукой. Но она и сама заметила Бобеша и не заставила себя звать.
Подбежав к берегу, мать поздоровалась с Брихтой и, переведя дух, крикнула:
— Если бы вы знали, как я испугалась! Думала, мальчик пропал!..
— Охотно вам верю, милая. Видно, он у вас единственный! — со смехом отозвался с другого берега Брихта. — Ну, поехали! — обратился он к Бобешу, взял его на руки и пере нес на паром.
Паром уже отчалил, когда ребята с разбегу стали прыгать на него. Двое мальчишек допрыгнули, а младший, добежав до края берега, вдруг остановился и чуть не слетел в воду. Те смеялись над ним, вместе с ними смеялся и Бобеш, хотя у него еще не высохли слезы. Младшему мальчику пришлось остаться, и он с завистью смотрел вслед парому.
На берегу мать подхватила Бобеша и отшлепала его.
Потом они пошли назад в город. Уже совсем смеркалось. По дороге Бобеш рассказал, как он в первый раз ехал на пароме, как познакомился с Брихтой и ребятами. Молча выслушав Бобеша, мать заметила:
— Не стоишь ты того, негодный мальчишка, чтобы из-за тебя так пугаться! Хорошее начало, нечего сказать, а еще обещание давал!..
— Ну, мама, незачем тебе было пугаться. Ведь со мной ничего не случилось. Вот когда ты уходила от речки, так тут уж я испугался — думал, ты меня там оставишь… Значит, мы с тобой квиты, раз мы сегодня оба испугались.
— Помалкивай! Умник какой нашелся! — с сердитым видом сказала мать, но про себя посмеялась.
На тех же бревнах, где прежде сидели Бобеш с матерью, теперь отдыхали отец, дедушка, бабушка и двое чужих. Мать поздоровалась со всеми, а за ней и Бобеш.
— Где же вы так долго были? — спросил отец.
Бобеш поспешил сам все выложить, чтобы мать не начала сразу жаловаться. Едва он кончил свой рассказ, соседи заметили, что хоть он и маленький, а говорит толково.
Когда зашло солнце, все встали и пошли домой. Так Бобеш впервые вступил в свое новое жилище.
Глава 18 РАЗБИТОЕ СТЕКЛО
Комната показалась Бобешу совсем чужой, хотя и обстановка и вещи были размещены по-старому, как в деревне…
Стены были сырые, единственное окно — узкое и высокое — выходило на улицу. Таких высоких окон Бобеш не видел даже в усадьбе у Боженки. Но свет в окно почти не проникал, потому что на другой стороне улицы стоял высокий, двухэтажный дом, а улица была не из широких.
Зато в деревне у них не было кухни, а здесь кухня была — правда, маленькая, меньше некуда. И уж если в комнату попадало мало света, так в кухне было совсем темно даже днем. Крохотное зарешеченное оконце выходило во двор, а в трех шагах от него высилась стена соседнего двора. Словом, квартира вовсе не казалась веселой, но отец и мать Бобеша радовались, что нашли хоть такую.
— Мама, — сказал Бобеш, оглядывая кухню, — теперь и у нас, как у Боженки в усадьбе, кухня есть.
— Кухня-то есть, это верно, — улыбаясь, ответила мать, — да лучше бы иметь столько коров, как у них в хлеву. Нам бы и одной коровы довольно, а так-то вот будем горе мыкать. Когда есть корова, считай, что сыт, в этом меня никто не разуверит… — Мать глубоко вздохнула и, помолчав, добавила: — Ничего бы я, кажется, так не желала, только бы хоть когда-нибудь за коровой походить! Теперь-то и оценишь по- настоящему, что значит, голубчики мои, иметь корову…
Бобеш не понял всего, что говорила мать; догадывался лишь, что она горюет о Пеструхе.
— Как же, мама, вернуть Пеструху, когда у нас и хлева нет? Теперь уж нам Пеструху нельзя держать, — со вздохом заметил он.
— Милый сыночек, хлев-то нетрудно заиметь, а вот коровой не скоро обзаведешься, да и вряд ли вообще она у нас будет.
— Знаешь что, мама?
— Чего ты опять, Бобеш?
— А вдруг бы Пеструхе у Венцла не понравилось, ее стали бы пасти, она взяла бы да и ускакала к нам…
— Будет уж, лиса! — с напускным неудовольствием сказала мать.
— Вся беда в том, сынок, что Пеструха нас не нашла бы и расспросить бы не сумела, где мы живем! — смеясь, добавил отец.
— Мы тут зря проводим время в разговорах, а дело стоит, — сказала мать и пошла разбирать вещи.
— И то правда, — отозвался отец. — Если это барахлишко так оставить, еще невзначай разобьешь что-нибудь. Надо хоть картины повесить и часы.
— Дедушка тебе поможет, а я пока посуду уставлю на полку.
— Папа, я тоже буду тебе помогать! — вызвался Бобеш.
— Лучше не надо, Бобеш, тебе спать пора.
— Мне не хочется спать, я днем выспался. Верно, мама?
— Ну сядь где-нибудь в сторонке и не мешайся.
Но Бобеш не сдавался: предлагал гвоздик подержать или молоток подать. Когда дедушка замолвил за него словечко, ему позволили помогать.
Отец принес застекленные картины, обвернутые простынями. Он распаковал их и поставил к стене. В деревне, когда эти картины висели дома, Бобеш их не замечал, но теперь заинтересовался ими. На одной был нарисован высокий мужчина в длинном черном пиджаке; позади него, в отдалении, толпились люди; некоторые были вооружены длинными копьями, или, как говорила бабушка, пиками. Все они смотрели на гору, где был разложен огромный костер. Посреди костра возвышался черный столб. За всем этим виднелись высокие башни, городские дома.
— Мама, что на этой картине? — спросил Бобеш.
— Это сожжение магистра Яна Гуса.
— Тот, который впереди всех, и есть Ян Гус? А за что его сожгли? Что он такого сделал?
— За то, что он правду в глаза говорил.
— И за это сожгли? А ведь ты сама всегда учила меня говорить правду.
— Сейчас, Бобеш, мне некогда объяснять. Когда-нибудь все узнаешь.
— А что он еще делал?
— Я же тебе сказала, Бобеш, когда-нибудь потом все объясню, сейчас не приставай.
— Да я же, мама, не спрашиваю, что он там натворил, а что делал. Знаешь, вот когда мы жили в деревне, так дядю Каласа, который был столяром, дедушка тоже называл мастером. Правда, дедушка?
— Ян Гус был не мастером, а магистром.
— А кто такой магистр?
