Ее веселость заражает всех остальных. Следует новый взрыв смеха. Никто не хочет затевать ссору, но так получается, что Энджи становится объектом насмешки. Это опасно, поосторожнее надо быть, но сестры просто не могут с собой ничего поделать. Вдохновленная своим успехом у зрителей, Джедди пускается во все тяжкие и изображает, как Десси играет на рояле:
— Блям, блям, блям.
Кто знает, какая именно клавиша попадается ей сейчас под руку? Однако руки у нее подняты, а пальцы барабанят по воображаемой клавиатуре. Наверное, средней руки горилла исполнила бы этот номер с куда большим изяществом.
Энджи неприятно. Сестры ведут себя ужасно. Просто животные какие-то. С полным набором охотничьих инстинктов. Видят рану и кидаются. И Венди с ними заодно.
— Если бы даже с ним все было в порядке, вряд ли он выказал бы доблесть в учебе.
— Доблесть! Он тебе не полицейский, Венди. И к твоему сведению, он умный, мой Десси! — кричит Энджи.
Сейчас они стоят лицом к лицу. Сестры любят представления. К замечаниям Энджи Венди относится со всей серьезностью учителя, участвующего в абстрактной дискуссии о природе разума.
— Если ты считаешь, что интеллект — это способность использовать свои знания с выгодой для себя, тогда я готова согласиться: он умный. Но знаешь ли, в такие школы не берут кого попало.
— Вроде твоего Никки? — рычит Энджи таким голосом, будто что-то задумала.
— Мой Никки — исключение, понятно?
— Любой сраный осел может пройти все эти твои нулевые уровни, если будет зубрить дни напролет.
Донна издает ослиный крик. Девочки присоединяются. Некоторое время целое стадо ослов резвится в гостиной.
Когда крики стихают, Венди опять обращается к Энджи:
— На самом деле это называется «стандартный балл».
— Чего? — переспрашивает Энджи.
— Сейчас прилежные ученики получают «стандартный балл». Само собой, твоему Десси его не видать как своих ушей.
— Мой Десси лучший в классе!
— Среди убийц, насильников и наркоманов! Это нетрудно!
Не успевает Венди закончить, как понимает, что зашла слишком далеко. Ей приходится сделать шаг назад, затем еще один. Энджи клокочет, будто вулкан перед извержением. Между ними вкатывается Линда. Инвалидное кресло, между прочим, не такое уж плохое средство для поддержания мира. Металлическое приспособление вызывает большее уважение, чем сам Иисус.
Линда призывает Энджи реально смотреть на вещи:
— Они же все психи в этом ихнем изоляторе, Энджи. Обычная швабра будет поумнее, чем большинство из них.
Какое-то время Энджи смотрит на Венди поверх Линды. Немного успокоившись, Энджи говорит, обращаясь непосредственно к Венди:
— Ладно. Он все равно там не задержится. Помяни мое слово.
Линда тихонько дергает Энджи за рукав, указывая на ковер. Работа не ждет.
— Его выпустят на этой неделе, — говорит Энджи. — Наверняка выпустят. Даже из всей этой брехни, что полиция нагородила, ясно, что он ни при чем, мой Десси.
Вообще-то, по мнению Линды, пусть уж лучше Десси сидит в тюрьме, по крайней мере Энджи четко будет знать, где он. Линда слегка толкает Венди локтем, и та соглашается с ней. Да, там ему будет безопаснее. Кэролайн считает, что чем дальше Десси будет от выпивки и наркотиков, тем лучше. А то ведь в наших местах все равно что в тюрьме, только без охранников. Да и полиция не суется.
— Эти наши трущобы — дыра дырой, — вздыхает Кэролайн.
Сестры полностью с ней соглашаются. И тут Венди в очередной раз надумывает проверить, как там ее машина, и выходит на лоджию. С машиной все в порядке. Холодный воздух действует на нее успокаивающе, и она решает побыть немного здесь в обществе оранжевых натриевых фонарей, фургонов с мороженым, издающих мелодичный звон, и вандальчиков в бейсболках. Если не высовываться, то снизу ее не видно. Она будет просто тенью среди миллиона других теней. Венди дышит полной грудью, следуя рекомендациям буддистов: при вдохе — поднять руки, при выдохе — опустить. С каждым вдохом-выдохом она делается спокойнее. Удивительно, как можно вообще достичь спокойствия, когда вокруг эти вонючие трущобы, а Линда и Энджи за черным стеклом заканчивают выклеивать Пятиугольник. Воистину удивительно.
В гостиной обсуждают Венди, но она не слышит. А хоть бы и слышала, какое это имеет значение. Руки поднять. Вдох. Сосчитать до двенадцати. Выдох. Руки опустить. Поставить зажим — пусть улетит. Сосчитать до четырех. Повторить.
— Посмотрите-ка на эту бешеную корову, — говорит Джедди.
— Я ей на днях оторву-таки ее культурную башку. С Божьей помощью, — говорит Энджи.
— Вот именно — голова-то нам уже нужна? — спрашивает Линда.
Она вспоминает, зачем они здесь, и направляется на кухню. Донна ставит ногу на колесо и не дает ей проехать.
— Пусть пока полежит спокойно, — говорит Донна.
— Мы что, не будем ее вынимать?
— Достать? — спрашивает Кэролайн и делает движение в направлении холодильника.
— Не трогай ее, Кэролайн, — кричит Донна.
Кэролайн замирает.
— Она должна быть в целости и сохранности, — объясняет Донна. — В наилучшем виде.
— А то она раскиснет и размякнет, — подхватывает Джедди.
— Они все равно будут здесь самое большее через полчаса, — продолжает Донна.
Кэролайн возвращается в гостиную из кухни. Венди возвращается в гостиную с лоджии. Движения ее спокойны и медлительны. Не говоря ни слова, она садится. Ее тело изящно изогнуто (задница немного оттопыривается), руки лежат на бедрах. Вся она — воплощение спокойствия. Никого больше в комнате нет — только она одна. Так велит Дао.
— Где же свечи? — интересуется Линда.
Ответить ей никто не успевает.
Кое-что про Старую Мэри
Старая Мэри — типичная ирландская старушенция. Она родилась в Донеголе, но потом перебралась сюда к родственникам, которые покинули Ирландию еще во времена картофельного голода. Старая Мэри так и не избавилась от ирландского акцента. На вид она сердитая и суровая. На самом-то деле она добрая и заботливая, только если речь идет не о протестантах. Вот их-то она не любит совсем и постаралась передать эту нелюбовь детям и детям детей. С ограниченным успехом.
Вместе с Донной она ярый пропагандист проклятия. Она свято верит в колдовство, и в ней больше силы, чем во всех остальных Девочках, вместе взятых. Старая Мэри признает, что Донна — седьмая дочь седьмой дочери, и ей нравится, что Донна изучает ирландский гэльский. По-гэльски Старая Мэри говорит свободно.
Одеваться, конечно, она могла бы и получше. Стоит ей появиться в каком-нибудь незнакомом дворе, как люди прячутся, принимая ее за цыганку, что продает вешалки.
Чего у нее не отнимешь, так это подлинной земной мудрости. Кому-нибудь она и сама может показаться слишком уж приземленной. Ежеминутно она выкашливает мокроту и проглатывает ее. К тому же она поедает козявки из носа.
Вот один из перлов ее мудрости:
