– Чей это мальчик? – спросил он сердито. Билл прислонился к забору, словно ища защиты. Одна из женщин уклончиво ответила на вопрос:
– Его мать, Эстель, умерла при родах.
– Так, а кто заботится о нем теперь?
– У него был дядя. Он уехал с острова. По-моему, в Нью-Йорк.
– Нет, в Лондон, – поправила ее другая, – и больше сюда не вернется.
– Мне нет никакого дела до него! Я спросил, кто заботится о нем сейчас.
– Да все мы. Иногда я кормлю его с моими детьми, – ответила третья.
– Кто привязал его к дереву? Никакого ответа.
Ответил сам Билл:
– Вы знаете, что это сделал Берт. Патрик повысил голос:
– Кто такой Берт? Где он?
– Его здесь нет.
– Я сам это вижу. Так где он?
– Уехал на день.
Женщина вскрикнула, словно мозг ее пронзила мысль о неминуемом наказании:
– Этот мальчик выкапывал ямсы! Он украл три ямсы. За это он был наказан.
Билл крикнул так громко, что все вздрогнули:
– Я был голоден! Черт вас подери, голоден!
Как хотелось Патрику закричать, чтобы выплеснуть свой гнев! Но он положил руку на плечо мальчика.
Тут к Патрику подошла беременная женщина.
– Вы хотите забрать мальчика? Ведь если он провинится, его опять изобьют и привяжут к дереву. Берт или кто-нибудь другой.
Она призывала его, просила, умоляла увезти отсюда мальчика. Конечно, все объяснялось ужасающей нищетой. Никого ни в чем нельзя было винить, даже если бы эта или любая другая женщина равнодушно прошла мимо. Но, видимо, она испытывала жалость и тревогу за судьбу несчастного, отвергнутого всеми ребенка. Но вдруг, словно на него нашло какое-то озарение. Патрик осознал все происходящее.
Ему бы остановиться, подумать о своем доме и семье, взвесить все «за» и «против», какие моральные обязанности накладывает на него этот поступок. Какие последствия повлечет. Разумнее было бы отказаться, уехать отсюда подальше, пусть и с «разбитым сердцем»! Забыть об этом маленьком Билле или как там его! Но нет, он этого не сделал!
– У него есть какая-нибудь одежда? Мы заберем ее с собой?
Женщина кивнула:
– Пойдемте со мной.
Они прошли в дом. В передней, на земляном полу устроились цыплята, а на жестяной плитке варилось кокосовое масло. Патрик готов был поклясться – из краденых кокосов. В следующей комнате стояла кровать, а на полу лежала куча тряпья.
– Вот его покрывало, – показала женщина. – Иногда он спит в моем доме, иногда – в других, там, где есть место. Он может взять эти брюки. И две рубашки. Это рубашки моего сына, но он может взять их.
– Дайте мне пару брюк. Его брюки – мокрые.
Они вышли. Тут Патрика осенило, что Билл воспринимает все происходящее как нечто само собой разумеющееся.
– Скажи мне, Билл, ты хочешь уехать со мной?
– Куда вы отвезете меня?
– Домой. В мой дом!
Билл поднял черные непроницаемые глаза. Он пристально смотрел в глаза Патрика.
– Вы бьете своих сыновей?
– У меня нет сыновей. У меня две маленькие дочки. Я никогда не бью их. Я против физического наказания детей, порки и прочего.
– Тогда я еду с вами, – сказал Билл.
И машина еще не повернула, и женщины не сели обедать, а выбор уже был сделан. Быстро, мимоходом, волею случая! Машина пробиралась сквозь тенистые заросли бананового леса, и наконец выехала на центральную дорогу. Был яркий солнечный день. Все это напоминало мрачную картину сюрреализма: только что видеть убогие хижины в непроходимых серых джунглях, женщин, «облепивших» железный котелок, и снова очутиться при свете дня. Патрик вздрогнул – не спит ли он.
Билл рассуждал:
– Может быть, Берт тоже был голоден?
– Ты о чем?
