Когда еще доведется увидеться с необыкновенным доном Диего? Она опускалась на колени перед мадонной и подолгу шептала молитвы.
Дон Диего не мог оставаться один на один со своими мыслями. Они гнали его к друзьям. Хуан Веллела лишь головой качал, слушая пылкие речи и нереальные планы маэстро, которые все сводились к одному — увидеть еще раз герцогиню Осуна. Он искал ее всюду. В каждой встречной закутанной в мантилью женской фигуре, в синих ночах Мадрида. Он находил для нее сравнения, на которые способен лишь художник.
Веллела соглашался с маэстро. Герцогиня Мария — дивный, редкой красоты цветок. Она необыкновенна — salero. To было слово, которое с испанского почти непереводимо. В нем все — восторг перед грацией и нежностью, высшая похвала, которой может удостоить женщину мужчина.
Но об одном забывал его друг: разве возможно поставить трехъярусное имя герцогини с массой титулов рядом с кратким, как удар колокола ночью, именем Веласкес? Пусть он великий маэстро, чьею славой гордится Испания, — не простят. Высоко была герцогиня, молва и люди никогда не простят Диего посягательств на священные устои! Лицемерие, так уютно свившее свое гнездо во дворце, сумеет очернить святое чувство, низведет его до ранга простой любовной интрижки. Поползут слухи, гляди узнает король. Ой, не простят тебе, маэстро, интереса к герцогине Осуна!
В доме почтенного Педро де Ита по улице Консепсьон Херонимо, где жил с семьей маэстро, шли приготовления к встрече лета. Природа украшала землю, а люди — жилища. На Гальярдо и Хуана Пареху донья Хуана де Миранда возложила ответственность за уборку кабинета и мастерской маэстро. Слуги выносили во двор, устроенный на севильский лад, ковры и тяжелые гардины. Хуан и Гальярдо занялись библиотекой[42]. Каких только там не было книг! Книжные полки так и прогибались под их тяжестью. Гальярдо, став на лесенку, подавал Хуану книги с верхних полок. Постепенно на пол перекочевали сонеты Петрарки и «Неистовый Роланд» феррарца Людвико Ариосто на итальянском языке, рядом уместились Гораций и «Метаморфозы» Овидия, поэтическая антология, «Политика» и «Этика» Аристотеля, ряд книг по истории, описание путешествий со связкой красочных карт. Серию книг по математике, геометрии и перспективе дополняли четыре тома руководства по анатомии, которые тоже представляли профессиональные интересы маэстро! Со следующего стеллажа сняли «Книгу о пропорциях» Альбрехта Дюрера, работы по археологии и иконописи, несколько книг по архитектуре, астрономии.
Гальярдо, которому пришлось забраться под самый потолок для того, чтобы дотянуться до верхней полки, с «высоты своего положения» засыпал Хуана Пареху вопросами. Пареха еле успевал отвечать, что «Сокровище бедняка» — это книга по медицине и она нужна каждому человеку, а вот стоящих в дальнем углу «Физиогномику» Джованни Батиста делла Порта и «Начала астрологии и искусство предсказания» Жана Танье он никогда доселе не видел и для чего они — не знает. Беспокойный Гальярдо, разглядывая золоченые переплеты, все стремился угадать за ними «божественную» книгу. Наконец среди томов по топографии и механике ему удалось разыскать небольшую книжицу в сафьяновом переплете. По внешним признакам на ее страницах должна была бы идти речь о небесах! О, он, Гальярдо, это сразу чувствует! Его речь прервал смех Хуана. В книжке были мифы — дивные сказки древней Эллады!
Одна из книг, лежавшая на краю стола, от неосторожного движения Хуана соскользнула на пол.
Пареха бережно ее поднял, на странице, где томик раскрылся, две строки в стихах были подчеркнуты. Очевидно, книгой пользовались совсем недавно.
Пареха поднес ее к глазам:
— Что бы это могло означать? — произнес он вслух.
…Веласкес и Фуэнсалида брели извилистой улочкой на окраине Мадрида. С приходом весны друзья совершали такие прогулки довольно часто. С некоторых пор у Диего появилась идея написать несколько портретов людей из народа. Дон Гаспар де Фуэнсалида поддержал ее. И в поисках подходящей модели бродили они из квартала в квартал, заходили в полутемные погребки, где шныряли подозрительные личности, у которых нередко под складками рваных одежд угадывалась рукоятка навахи, а сквозь дыры плаща-мундира просвечивала вороненая сталь ножа.
В одной из харчевен, куда они зашли выпить по стакану прохладительного напитка, дорогу им преградила женщина, до бровей закутанная в паньолон — шелковую с длинною бахромою шаль, вышитую яркими цветами.
— Господин мой, — она протянула руку и коснулась шнурков на камзоле Веласкеса, — не спеши отказать бедной гитане. Мы с тобой дети одного края, вскормленные соками одной земли. Дай руку, не бойся, и Милагра тебе судьбу расскажет, советом поможет. Не думай, коль бедна цыганка, так и ждать от нее нечего. На ладони, среди сплетения линий, найду я и тебе раскрою тайны будущего.
— Так откуда я, скажи для начала, Милагра.
— Ты андалузец из города, что белой чайкою льет воду из широкой реки Гвадалквивир. Ты оттуда, где первой встречает солнце розовая башня, пришедшая к нам из веков. Ведь правду говорю?
— Правду. Слышишь, Гаспар, что говорит это чудо[44]?
Фуэнсалида засмеялся.
— Попытай счастья, Диего. Может, она тебе скажет то, что ты хочешь услышать.
Веласкес протянул Милагре ладонь. Она наклонилась над нею, что-то зашептала, словно в полусне..
— Линия жизни прямая у тебя, благородный сеньор. Бури и громы не страшны тебе, слушай старую Милагру. Только никак не пойму, не сеятель ты, не пахарь, а крепкая у тебя рука. Нет, не шпага сделала ее такой. Кто же ты? Вот линия славы, она бежит рядом с жизнью. Она переживет тебя, слава. Ты не беден, но как мало значит для тебя это! Скажи, не таись от цыганки, чего же ты хочешь от жизни? Все, что тебя окружает достойно названия счастья, твоя же мятежная душа не этого хочет, — она смотрела теперь ему прямо в глаза. Сверлящие точки ее зрачков, казалось, старались проникнуть в тайну жизни стоящего перед нею человека.
— Гадай дальше, Милагра, — обратился к цыганке Фуэнсалида. — Зачем задавать вопросы?
— Нет, господин, нет, хороший! Много в жизни своей видала я, уроженка Трианы, но таких линий не довелось, — она резко повернула голову к Веласкесу. Шаль упала ей на плечи, открыв лицо и голову.
