многосуставчатые пальцы из серой эластичной пластмассы. Правая конечность лежала на клавиатуре и время от времени нажимала на какие-то кнопки, вероятно, управляя жизнью и функциями автоматизированного подземелья.
– Да… – тягуче произнес Краев. – Выглядишь ты своеобразно. Выходит, мы были знакомы когда-то?
– Да. Я узнал тебя, как только ты вошел в эту гостиную.
– Извини… А я вот тебя что-то не узнаю.
Неудивительно. Трудно было представить как выглядел этот человек до того, как стал Агрегатом. Он не дышал – да и как он мог дышать, если у него не было легких? Ушных раковин тоже не наблюдалось – вместо них были прикреплены черные прямоугольные коробки с микроантеннами, ощетинившимися как иглы ежа. Безволосый череп покрывали овальные серебристые пластинки-электроды, провода от них собирались в многожильный пучок, подвешенный на кронштейнах и идущий к аппаратуре, мигающей огоньками и осциллографами. Глаза закрывали окуляры с толстой ребристой оправой и тусклыми фиолетовыми линзами. Единственное, что еще двигалось на мертвом лице – губы. Они слабо шевелились. Микрофон, прикрепленный к подбородку, улавливал неясный шепот Агрегата и превращал его в то самое синтезированное сиплое карканье, которое имел счастье слышать Краев.
– Я был приближен к Жукову, – проскрипел голос из динамика. – Но я не входил в избирательный штаб и нечасто появлялся в вашем обществе. У меня было собственное направление. Я занимался биотехнологией.
– Как тебя зовут?
– Звали. Меня звали Виктор Александрович Фонарев. Помнишь такого?
Краев вдруг вспомнил. Доктор наук Фонарев. Толстый человек с профессорской бородкой. Он приходил пару раз к Давиле, они обсуждали что-то в углу – тихо, по-конспираторски, размахивая руками и подозрительно оглядываясь на остальных, непосвященных. А однажды Давила шепнул Краеву, показав на удаляющуюся фигуру в бесформенном пиджаке: 'Вот, Коля, смотри! Фонарев собственной персоной! Большой ученый, скажу я тебе. Будущее нашей науки. Гений, не побоюсь такого слова!'
Любил Давила гениев. Любил, лелеял и доил их как породистых молочных коров. Что же стало с этим конкретным гением – с Фонаревым? Почему он догнивал свой век в угрюмом подземелье, подключенный к механизмам, не позволяющим ему отправиться на тот свет? Он заслуживал лучшей доли.
– Ты работал с Эдиком? – спросил Николай. – С Эдуардом Ступиным, да?
– Нет. Я знал Ступина, но у него было другое направление. Он изучал микроорганизмы: бактерии, вирусы. Делал вакцины против них. А я занимался человеком – точнее, тем, что можно сделать из человека, если усовершенствовать его. Улучшить его тело при помощи всяких полезных приспособлений.
Агрегат поднял руку и пошевелил механическими пальцами.
– Курить хочется, – сообщил он. – Я курил 'Яву'. Всегда только 'Яву'. Был, как видишь, патриотом во всем – даже в выборе сигарет. Курить до сих пор хочется. А курить уже нечем.
– Это ты придумал все это – полумехов, киборгов? Всю эту дрянь из четвертого Врекара?
– Там использовались мои технологии. Я был одним из тех, кто создавал Инкубатор, но знаю о нем относительно немного. Я слишком рано погиб.
– Погиб?
– Автокатастрофа. Это случилось шесть лет назад. Обычно я обитал в четвертой зоне, но сын мой жил здесь. Он – врач, хороший хирург. Иногда я ездил к нему в гости. В тот злосчастный день машина, в которой я ехал еще с двумя специалистами, столкнулась с грузовиком. Это было неподалеку отсюда. Нас спешно доставили в сюда, в госпиталь. Но было поздно. Никто не выжил – наши тела получили обширные повреждения. Нас троих похоронили. Но на самом деле меня похоронили не полностью – никто не проконтролировал то, что мой сын сохранил кое-что себе на память. Вот это. – Агрегат ткнул себе в лоб пластмассовым пальцем. – Сын реанимировал мой мозг. Вначале меня было совсем немного – один только этот обрубок. Но через пару месяцев я оправился уже достаточно и сам начал давать указания. По моим чертежам достроили все остальное. Пришлось поэкспериментировать – не все сразу получалось. Зато теперь, как видишь, я устроился с комфортом. Любой может мне позавидовать…
Уголки бескровных губ приподнялись в едва заметной улыбке.
– Вот оно как… – Краев нервно ходил по комнате, хмурился, задумчиво тер побородок. – Значит, ты – чумник, Виктор Александрыч?
– Естественно.
– Ты жил в Инкубаторе и работал на «правильных» – так же, как и многие другие чумники. Да?
– Да. Ты удивительно догадлив, Николай.
– Но тогда почему ты здесь? – Краев повернул голову, уставился прямо в искусственные глаза Агрегата. – Почему прячешься от 'правильных'? Если твоя голова так ценна, если ты можешь выдвигать продуктивные идеи и создавать новые технологии, почему бы тебе не выйти из подполья? 'Правильные', со всей их оснащенностью, обеспечили бы тебе более приличное существование.
– Я не хочу к 'правильным'. Не хочу снова в Инкубатор. Мне никогда не нравилось это место.
– 'Правильные' ненавидят чумников?
– Нет. Ты забыл, что бараны неспособны ненавидеть? Зато они способны бояться. И они боятся нас. Нынешняя Россия – это две страны. Большая страна 'правильных' и маленькая закрытая страна чумников. Есть равновесие – зыбкое, неустойчивое, но пока оно еще существует. К сожалению, равновесие начинает расшатываться. Не исключено, что оно может рухнуть. И тогда страна погибнет.
– Кто виноват в этом? Бараны?
– Виноваты чумники. Они защищают 'правильных' до сих пор, как и восемь лет назад. Но чем дальше, тем меньше они хотят заниматься этим. Чумники обижены как маленькие детишки, которым не дали обещанную конфетку. Чумники никак не могут понять, что 'правильные' не виноваты перед ними ни в чем. Проблема в вирусе. 'Правильные' – уже не просто люди. Вирус необычно отреагировал на прививку – в организмах 'правильных' он мутировал и встроился в человеческие гены. Он уже не проявляет себя как
