актерская репутация. Она великая актриса — и наверняка что-нибудь придумает.
— Да она и слушать меня не станет!
— Если Коринна Харфух настоящая женщина, она, конечно, будет удивлена, но и обрадуется тому, что молодой актер обратился к ней за советом.
— Фолькер, она просто скажет, что я не должен играть в этом сериале.
— Не предвосхищай события. Может, она предложит: «Соглашайтесь, если вы нуждаетесь в деньгах. А ровно через год приходите ко мне, и тогда мы поговорим о ваших дальнейших планах». Надо разговаривать с людьми. Всегда — разговаривать.
— С Коринной Харфух, Ханнелоре Эльснер?
— Раньше я бы сказал: и с Юттой Лампе, и с Либгарт Шварц…[303] Но сейчас не знаю, удастся ли подвигнуть этих пожилых дам на что-либо. А вот Харфух в курсе всего, что происходит сегодня, и, думаю, охотно тебе поможет. Она сама очень долго пробивалась к успеху. Нельзя недооценивать людей, Флориан!
На подъезде к Больцано они наверняка заглянули в «Автогриль». Потом, сидя в машине рядом с водителем, Фолькер смотрел на сжатые маисовые поля, сдвинул в сторону шерстяной плед:
— Италия! Один из древнейших очагов цивилизации! С точки зрения стиля здесь почти все безупречно.
— Странно, что половина итальянцев не нарушает скоростного режима…
О событиях в Бергамо я знаю только понаслышке. Фолькер будто бы ступил на землю красивого лангобардского города как ацтекский владыка Монтесума, когда еще не было испанцев, — то есть не особенно по ней и ступал. Поскольку поднимать тяжести он не мог и вообще едва передвигал ноги, он в своем одолженном пончо восседал, словно на тронном возвышении, на подиуме в главном зале Палаццо делла Раджоне (дворца XV века, где располагается бергамская Галерея современного искусства). Предупредительная директорша музея обеспечивала моего друга чаем и даже прислала электрокамин, чтобы у него не замерзли ноги. Со своего места на подиуме Фолькер, как некогда Боб Уилсон во Фрайбурге, дирижировал всеми работами по подготовке презентации совершенно нового типа. Мольберты для картин были выстроены по кругу. Флориан устанавливал привезенные из Германии осветительные приборы. Фолькер — сверху — наблюдал за необычным световым эффектом. После бесконечных (как всегда) переговоров по факсу и звонков в Милан ему удалось-таки уговорить спонсоров выделить необходимую денежную сумму. Пятьдесят две тысячи марок должны были поступить от BMW Italia, страхового концерна Fidelitas и местных бергамских фондов. Тексты каталога еще переводились на итальянский, фотографии уже печатались. Из Франкфурта, Ульма, Берлина, Австрии подвозили последние картины и тексты.
Открытие выставки «Зеркало в зеркале» в сентябре 2000-го года стало самым значимым достижением Фолькера. Коллекционеры, североитальянские политики, журналисты из Милана и Турина слушали его вступительное слово, а потом с изумлением рассматривали картины, вобравшие в себя все грани европейского сюрреализма и немецкого романтизма. Приехали в палаццо и художники из Германии. В высоком, полутемном зале они попали в непривычный круг, образованный мольбертами.
В Италии Фолькер придумал новый способ освещения картин. Краски неба и моря, контуры человеческих фигур, тени на мостах и колоннах впервые отчетливо проявились. Картины больше не расплывались перед глазами из-за рассеянного освещения. На их лаковое покрытие не падал, подобно занавесу, верхний свет. На этой выставке маленькие лампочки прикрепили к рамам, и в результате стала видна глубина, сделались различимыми тончайшие переходы цвета, тучи над нарисованными пейзажами сгущались так, что это было физически ощутимо. Казалось, сами картины излучают свет.
Ужин в одном из ресторанов Старого города стал для Фолькера часом его величайшего торжества. Моего друга усадили на почетное место во главе длинного стола. Директорша лично распорядилась, чтобы овощи ему готовили без всяких приправ. Рядом с ним, слева и справа, сидели Тамара Рализ и Флориан Нойферт. Запивая простое, но наверняка очень вкусное рыбное блюдо вином, Фолькер принимал поздравления от двадцати или тридцати почетных гостей, собравшихся на этот праздник искусства: чтобы послушать мнения специалистов и самим обменяться впечатлениями от увиденного.
Через две недели после возвращения из Италии Фолькер, как-то особенно взбудораженный, показал мне два письма, которые только что написал.
В отдел по культуре, Шпандау,
Берлин
Дорогой господин Формбек,
Рад слышать, что Вы задумали организовать в цитадели Шпандау праздник Гарри Поттера. Хорошо, что такое «привидение» своим присутствием оживит для детей старую крепость. О Бергамо я Вам обязательно напишу подробно, но несколько позже. Сейчас скажу только, что, неожиданно для меня, выставка имела грандиозный успех. Поэтому было бы хорошо, как мы с Вами запланировали, показать ее и в Берлине, в феврале.[304] Сводчатые помещения крепости на Шпрее идеально соответствуют моей концепции освещения картин. Я заранее радуюсь нашей с Вами совместной работе. В приложении Вы найдете фотографии выставки 1997 года, приуроченной к открытию Мюнхенского литературхауза. Из-за отсутствия персонала я тогда сам проверял входные билеты. Пока прощаюсь с Вами. С наилучшими пожеланиями…
Более важным показалось мне второе письмо — попытка предотвратить катастрофу.
Дорогой господин Роттенмайр,
Ответственность, связанная с финансированием выставки в Бергамо, лежит исключительно на мне, ибо я вел переговоры со спонсорами. Учитывая состояние моего здоровья, мне это далось нелегко. Однако счета до сих пор не оплачены. Вам, за Вашу работу и на организацию выставки — хотя руководству музея Вы, к сожалению, запомнились своей полной незаинтересованностью в общем деле, — были выделены пятьдесят три тысячи марок. Где же они? Поскольку мне не удается связаться с Вами по телефону, прошу Вас ответить, и как можно обстоятельнее, в письменной форме. Итальянские коллеги отнеслись к нам вполне по-дружески, и эта история мне крайне неприятна. Предполагаю, что Вы сейчас занимаетесь коммерческими делами в США. Потрудитесь сразу же после Вашего возвращения вернуть деньги. Мы ведь собирались в будущем продолжить наше сотрудничество. Так устраните, пожалуйста, все недоразумения на этом пути.
Сегодня я на этом прощаюсь с Вами,
— Мне удалось сформулировать письмо достаточно энергично и вразумительно? — с тревогой спросил Фолькер.
— Да. Он, возможно, вернет деньги, чтобы избежать публичного скандала.
— Но только вернуть ему придется всё сразу!
Однако мы уже поняли: кунст-менеджер присвоил переданную ему огромную сумму, и найти его нам вряд ли удастся.
Была теплая октябрьская ночь. На сиденье кресла в стиле Людовика XVI лежал только что выпущенный фотоальбом с портретами немецких политиков — «Следы власти».[305] По телевизору показывали ток-шоу, но звук Фолькер отключил. Я курил, как всегда высунувшись в окно, чтобы дым сигареты не попадал в комнату, и смотрел на город. Заметил, что фикус Бенджамина на подоконнике недавно полит. Фолькер поднялся из-за компьютера и сел в кресло. (В жарко натопленных комнатах он теперь всегда одевался одинаково, по-домашнему. Вокруг худых ляжек болтаются спортивные брюки, ноги в теплых носках, сверху — толстый пуловер, привезенный мною из Восточной Фрисляндии, куда я ездил с чтениями. Как правило, все лампы в квартире включены…)
Я присел на пол у ног Фолькера. И погладил его.
— Как поживает твой новый роман? — спросил он сверху.
— Каждая строчка дается мучительно.
— Как всегда.
