«Истории» Евсевия, не заключают в себе ясных указаний на мнение самого св. Дионисия и допускают различное понимание.[609] Более определенными в этом отношении являются свидетельства блаженного Иеронима и св. Василия Великого, но кажущееся разногласие этих свидетельств между собой не столько облегчало, сколько затрудняло решение вопроса. В то время как у блаженного Иеронима мы находим вполне ясное свидетельство о согласии св. Дионисия с практикой Карфагенской и малоазийских Церквей,[610] св. Василий Великий в своем послании к Амфилохию о церковных канонах выражает удивление, каким образом св. Дионисий, прославившийся знанием церковных канонов, мог опустить из виду недействительность крещения монтанистов или пепузиан, несмотря на то, что древние постановили принимать лишь такое крещение, которое ни в чем не отступает от веры.[611] Эта неопределенность и кажущееся разногласие древних свидетельств о мнении св. Дионисия по рассматриваемому вопросу были причиной того, что до последнего времени высказывались самые разнообразные мнения по вопросу о воззрениях св. Дионисия на еретическое крещение. Одни, указывая на снисходительное отношение св. Дионисия к римской практике и на свидетельство Василия Великого, обвиняли св. Дионисия в том, что он склонялся к признанию действительности всякого еретического крещения, кем бы и как бы оно ни было совершено.[612] В этом смысле толковали они и все отрывки писем св. Дионисия, помещенные в «Церковной истории» Евсевия,[613] и, считая Александрийского епископа сторонником римской практики, видели в свидетельстве блаженного Иеронима указание на то, будто согласие св. Дионисия с мнением Киприана заключалось лишь в том, что и св. Дионисий признавал перекрещивание позволительным, по крайней мере, в тех Церквах, где утвердился обычай перекрещивать еретиков.[614] Другие, следуя блаженному Иерониму, или прямо утверждали, что Александрийский епископ был такого же взгляда, как и Киприан, хотя и допускал отступления от принятого Киприаном правила,[615] или упрекали св. Дионисия в том, что, допуская снисходительное отношение не только к практике Римской, но и к практике Карфагенской церкви и признавая за каждым епископом право поступать в решении вопроса об условиях принятия еретиков по собственному усмотрению, Александрийский епископ допускал перекрещивание там, где его не следовало бы допускать.[616] Наконец, один из новейших биографов Александрийского епископа, указывая на снисходительное отношение его к противоположным мнениям Римского и Карфагенского епископов, обвиняет св. Дионисия в том, будто он «не мог дать себе отчета в том, чей взгляд имеет за себя более догматических оснований, взгляд папы или взгляд Киприана» и потому «не высказывался безусловно ни за Рим, ни за малоазийские Церкви» и «впал в ту двойственность, которая часто характеризует опыты посредничества между двумя партиями». Мало того, тот же биограф обвиняет св. Дионисия даже в том, будто он «не сознавал, что здесь затрагивается весьма важный догмат Церкви, а полагал, что дело идет только о дисциплинарном предмете, в котором каждый епископ может поступить сообразно со своим личным мнением».'
Но достаточно прочитать изданное Питрой письмо св. Дионисия к Дионисию и Стефану, чтобы убедиться в том, насколько несправедливы все подобные обвинения. Это письмо весьма ясно свидетельствует о том, как св. Дионисий не разделял крайних мнений Карфагенского и Римского епископов, так и о том, что он имел собственное вполне определенное мнение по вопросу о крещении еретиков, признавая действительным только то крещение, которое было совершено во имя Отца и Сына и Св. Духа. К сожалению, простой ссылки на это свидетельство еще недостаточно для опровержения всех изложенных выше обвинений против св. Дионисия, так как высказано сомнение в подлинности письма к Дионисию и Стефану, основанное на том, будто содержание его «не вполне согласуется с тем, что мы
Как мы видели, все они указывают на факт снисходительного отношения св. Дионисия к противоположным обычаям различных Церквей, о котором так ясно говорят отрывки писем св. Дионисия, сохранившиеся у Евсевия. Но эта снисходительность св. Дионисия приводится в качестве аргумента и для доказательства того, что св. Дионисий был сторонником воззрений Римского епископа, и для доказательства того, что он разделял мнение Киприана, и для доказательства того, что он не имел определенных воззрений по вопросу о действительности еретического крещения. Уже это разноречие в толковании одного и того же факта само по себе говорит далеко не в пользу правильности тех выводов, какие из него делаются. Правильность этих выводов становится еще более сомнительной, если мы обратим внимание на то, что и св. Киприан признавал как за римским, так и за всеми другими епископами право поступать в решении вопроса о крещении по собственному усмотрению, хотя вовсе не разделял мнений Римского епископа, имел вполне определенное мнение по этому вопросу и ясно сознавал важное догматическое значение спора о крещении. Таким образом, снисходительное отношение св. Киприана к практике Римской церкви было возможно при решительном разногласии его с Римским епископом во мнениях по вопросу о крещении и при самом твердом убеждении в справедливости своего личного мнения. Причина этой снисходительности заключалась не в том, будто он не имел ясного представления о спорном предмете или сам склонялся к мнению Римского епископа, а в том, что он хотел предотвратить раздоры и несогласия в Церкви и для достижения этой цели считал возможным допустить совместное существование противоположных обычаев там, где ввиду важности таинства необходимо было общее соглашение. Пример св. Киприана показывает, что и снисходительное отношение св. Дионисия к заблуждениям других еще не дает нам права и во всяком случае не вынуждает нас обвинять в заблуждениях самого св. Дионисия и приписывать ему крайние мнения Римского или Карфагенского епископов или упрекать его в том, будто он не имел определенного мнения по вопросу о крещении. Признавая за каждым епископом право поступать в решении вопроса о крещении по собственному усмотрению, св. Дионисий мог руководиться тем же стремлением к поддержанию мира и единения между всеми Церквами, которое внушило такую же снисходительность и св. Киприану. Правда, тот же пример Киприана показывает, что вследствие этого стремления к поддержанию мира и единения между Церквами снисходительное отношение к противоположным обычаям различных Церквей совместимо было с самыми крайними воззрениями по вопросу о крещении. Но если мы согласимся допустить, что в сохранившемся до нас отрывке письма к Дионисию и Стефану мы имеем подлинные слова Александрийского епископа, то снисходительное отношение св. Дионисия к противоположным обычаям Римской и Карфагенской церквей будет понятно для нас и без обвинения св. Дионисия в крайних воззрениях по вопросу о крещении. При том воззрении, какое высказывается в письме к Дионисию и Стефану, Александрийский епископ должен был признать долю истины как во мнении Киприана, так и во мнении Стефана, так как для одной группы случаев его личное воззрение совпадало с мнением Киприана, а для другой — с мнением Стефана. Следовательно, к снисходительности могло побуждать св. Дионисия не только стремление к миру, но и убеждение в относительной справедливости мнений Стефана и Киприана. Но если содержание письма к Дионисию и Стефану объясняет нам факт снисходительного отношения Александрийского епископа к практике Римской и Карфагенской церквей лучше, чем это возможно при изложенных разноречивых предположениях относительно личного мнения св. Дионисия по вопросу о крещении, то отсюда следует, что письмо к Д ионисию и Стефану по меньшей мере так же легко согласуется с упомянутым фактом, как и те неправильные выводы, какие делаются из этого факта.
