Александра нахмурилась — сын ее жениха будет расти под чужим прозванием, каким — неведомо, и приятно ли мужчине знать, что его дитя лишено имени? Бог весть…
— Что ты собираешься делать, Поликсена? — спросила Александра.
— Дитя растить, — спокойно ответила смольнянка. — Что же еще?
— Ты не замужем, каково это — невенчанной растить сына? Тебя с ним никто в жены не возьмет. Видишь, я прямо говорю. Умнее всего будет отдать дитя добрым людям. Я сейчас покидаю столицу, но, вернувшись, найду достойную семью…
Карповна повернулась и очень нехорошо на Александру посмотрела.
— Отчего ж не возьмет? Вы хотите сказать, госпожа Денисова, что господин Нерецкий не женится на мне, а на нем для меня свет клином сошелся? Полноте! Видно, я поумнела, а вы поглупели.
— Ай, Мурашка! — радостно завопила Мавруша.
— Молчи, Сташка, нам нужно объясниться. Нас приучили говорить прямо — в свете так не делается, ну да мы и не в гостиной на Миллионной улице.
— Ну, поговорим прямо, — ответила Александра. — Давно пора.
— Вы собираетесь венчаться с Нерецким?
— Да. Завтра или через день мы едем с Спиридоново, там и повенчаемся. Это твердо решено. — Рассказывать Поликсене об опасных похождениях жениха Александра не стала — ибо ни к чему.
— Это хорошо. Вы сумеете о нем позаботиться, и я буду за него спокойна. И останетесь с ним в Спиридонове?
— Да, до Рождества.
— И это тоже хорошо. Вы не беспокойтесь, госпожа Денисова, я не стану домогаться вашего супруга. Между нами все кончено. Пусть живет, как знает…
— Погоди, погоди… — тут Александра забеспокоилась. — Ты ведь любила его страстно, ты, уверена, и теперь его любишь! Не старайся показать мне своего равнодушия! Мы обе женщины, мы обе знаем, как он умеет вызвать любовь к себе… Я хочу сказать, что он позаботится о ребенке и о тебе, насколько возможно..
— Не надо. Я с ним больше не увижусь. Ведь вы же не позволите ему нарочно разыскивать меня?
От такого вопроса Александра онемела. Видимо, этого Поликсена и добивалась.
— Мне было очень плохо у вас, — честно призналась смольнянка. — Я понимала, что он любит другую, что он своему сердцу не хозяин, но я верила, надеялась — пока не убедилась… А потом — Господь милостив, стоило мне упасть в бездну, как тут же и рука помощи протянулась. И когда мне дитя показали… когда оно вот тут, рядышком, заснуло… вот тогда я подумала: «Господи, что же я ему про отца-то скажу? Ведь спросит однажды — и что?» Даже ежели бы господин Нерецкий, узнав, что я родила, прибежал, забрал меня, увез — все равно бы потом бросил. Не в вас — в другую бы влюбился. Я ему не подходила, ибо опорой ему быть не могла. А я перед сыночком в ответе. Вот и решила — нет больше в моей жизни господина Нерецкого. Так меня дитя научило.
— И в моей, — тихо добавила стоявшая в дверях Мавруша.
— Да и на что он мне, коли не умеет держать слова?
Много всякого рассказывали про чудачества смольнянок, но это было всех прочих почище. Прижив ребенка от человека, который сперва ее увлек, потом бросил, лежа в чужом доме, гроша за душой не имея, эта монастырка рассуждала о высоких материях, да еще с какой гордостью!
— Но ты не можешь одна воспитывать дитя, у тебя нет средств, московская родня тебя с прижитым сыном не примет! — перешла в наступление Александра; ей очень хотелось свергнуть гордячку с умозрительного пьедестала, ткнуть ее носом в унылую правду жизни.
— Я выйду замуж за господина Новикова, — твердо сказала Поликсена. — Я так решила. Нас не тому учили, вот в чем моя беда. Вот что меня чуть не сгубило. Нас учили любить красоту. А красота — это в картинах хорошо да в скрипичных сонатах. Господин Новиков, может, и не такой красавчик, и когда поет — соседская Жучка подвывает, да зато друг истинный. Он моего сыночка как родного принял, а я ему и других рожу.
— Да, да! — подтвердила Мавруша. — А я тебя не брошу! Не пропадем!
— Он что же, сватался к тебе? — казалось бы, следует опять удивиться, но Александра уже стала привыкать к сюрпризам.
— Кабы я не видела, что у них к свадьбе идет, ноги б моей тут не было! — вдруг заявила Карповна. — Хоть и нехорошо, едва женку схоронив, другую брать, да ведь не грех!
— Он сказал — коли я тебе, сударыня, не противен, будь моей женой. Я, сказал, уж не первой свежести, да полдюжины детишек на ноги поставить успею. Ты, сказал, видишь, каково мое хозяйство, а сам я человек незлобивый. Так что передайте своему жениху, госпожа Денисова, что я его домогаться не стану — пусть успокоится и будет с вами счастлив. И вы с ним…
— Я передам, — обещала Александра. — И, коли уж Новиков жених тебе, скажи, сделай милость, куда он подевался. Он мне по делу нужен.
— Он к господину Михайлову пошел, это тут неподалеку. Господин Михайлов сегодня в Кронштадт возвращается, и Владимир Данилыч вздумал его проводить. Там и переночуют.
— И давно ушел?
— Совсем недавно.
Александра задумалась. С одной стороны, встречаться с Михайловым она совершенно не желала. А с другой — не убьет же он ее, в самом деле! Новиков не позволит…
И, поскольку они оба спешат, не будет времени на долгие, нудные и ненужные объяснения. Пожелать счастливого плаванья — минутное дело, а совесть будет чиста. Только как-то так нужно пожелать, чтобы он понял — возврата к прошлому нет. По-дружески, спокойно, без суеты. В конце концов, дюжины добрых слов этот человек заслужил, хотя характер у него мерзкий. И ревнивый!
— В какую сторону мне ехать, чтобы к Михайлову попасть? — спросила Александра.
— Сташка, это, знаешь, за колодцем, на перекрестке поворотить направо, а дальше спросить, — сказала подруге Поликсена. — Проводи госпожу Денисову хоть до калитки да укажи путь.
— Да и воды принеси, — напомнила Марковна. — Полные ведра не наливай, ты еще коромысло таскать не выучилась, мамзеля. А ты, голубка, ступай поешь, пока дитя спит.
— Ну, Бог в помощь, Поликсена, завтра я Павлу пришлю, — с тем Александра пошла прочь из спальни.
Мавруша, прихватившая в сенях коромысло и ведра, догнала ее во дворе. Она успела одернуть юбку и сунуть ноги в туфли. Странно смотрелись дорогие парижские туфельки, подарок Федосьи Сергеевны, при неряшливом наряде.
— Платок хоть повяжи, — посоветовала Александра. — Ишь, коса растрепалась…
— Да тут недалеко, никто меня не увидит. Вот наука, в Смольном не преподавали… — Мавруша со смехом пристроила на плече коромысло, присела, зацепила дужки ведер и поднялась. — А что? После такой школы буду в контрдансе порхать мотыльком! Правда, замечательный младенчик? Мы ему по вечерам романсы поем — он слушает…
Александра прошла вперед, чтобы отворить и придержать для Мавруши калитку.
Извозчик повернулся к ней с вопросом во взоре: ну, что, наговорилась вдоволь, едем? И, услышав стук копыт, сразу посмотрел в другую сторону, заулыбался, махнул рукой — не иначе, другой извозчик, что вез седока к новиковскому дому, был ему кум или сват.
Седок соскочил на утоптанную землю — только тяжелая епанча плеснула по ступеньке и по колесу.
— Вы, Колокольцев? — удивилась Александра.
— Да, я Михайлова ищу! Ведь не простились! А когда я еще на «Мстиславце» окажусь! Проклятый немец грозится, что еще месяц с меня лубков не снимет!
— А я как раз к господину Михайлову! — обрадовалась Александра, полагая, что при юноше упрямец не станет уж слишком чудить. — Отпускайте своего извозчика, вместе поедем и вместе вернемся. Мавренька, покажи, где колодец.
— Вон туда, — поскольку руки были заняты, кивнула она. — Где дерево свесилось через забор, там направо и вперед, а от колодца виден перекресток, там дом с большими красными воротами, и за ним…
