— Не надо нас венчать! Как ты не понимаешь? Я же люблю его!
— И оттого не хочешь с ним венчаться? А о младенчике ты подумала? Ты как знаешь, а я завтра же к Федосье Сергеевне побегу…
— Сташка, не смей!
— Мурашка, я все для тебя сделаю, мы же в вечной дружбе поклялись! — закричала Мавруша. — Тебя нужно с ним повенчать — и я этого добьюсь! Я сама в Синод пойду, сама умолять стану! И во дворец пойду!
— Да как же мне с ним венчаться, когда он другую любит?! Неужто я из-за своей глупости повисну у него на шее, как мельничный жернов? Боже упаси!
— Ты с ума сбрела! Не любит он другую! Мало ли что сказал сгоряча! Да она сама за ним гонялась…
— Любит! Сам сказал! Ты бы слышала — как сказал… И ты подумай — коли я стану венчания домогаться, все узнают, что он меня из дому увез, что я у него жила тайно, и что о нем скажут?
Мавруша задумалась. Она многое понимала в этой истории, но кое-что и не желала понимать.
Что лучшая подружка, которую внезапно взяли из Смольного, чтобы выдать замуж за уезжающего в Пруссию по государственной надобности чиновника, влюбилась в другого — это она понимала. Что этот другой тоже полюбил Поликсену — тоже понимала, как не полюбить такую красавицу? Что Поликсена, видя приближение венчания с немилым, не придумала ничего лучше, как ночью сбежать к милому, — Мавруша очень даже хорошо понимала! Сама бы сбежала, да не судьба.
Но дальше начинались недоразумения.
Конечно же, мужчина, который старше и опытнее, знает правила и законы, должен был догадаться, что родственников не повенчают, смириться и как можно скорее вернуть девушку домой. Просто успокоить и отвезти обратно, хотя за это, пожалуй, она бы его навеки возненавидела… По крайней мере, пылкая Мавруша точно бы возненавидела… или нет?..
Но он оставил ее у себя, поселил в тайном убежище, навещал постоянно — когда не разъезжал по своим делам; наконец, привез в Санкт-Петербург, где они поселились вместе. Все это он проделывал, уже зная, что их так просто не повенчают, а коли обмануть какого-нибудь простодушного сельского попика, чтобы совершил обряд, то родня тут же добьется признания брака недействительным.
И это бы еще полбеды, когда двое друг друга любят, — так рассуждала Мавруша, сколько раз бывало, что жена от мужа убегала и с любовником жила? В Смольном про такое громко не говорили, однако новости как-то просачивались и обсуждались ночью, в дортуарах, взволнованным шепотом. Но он разлюбил Поликсену — и, возможно, это случилось, когда она радостно сообщила любимому о беременности, а не в Санкт-Петербурге… Видно, он тогда уже со всей страстью души влюбился в другую!..
Поликсена чувствовала — в отношениях случилась перемена. По неопытности она думала — всему виной брюхатость: как любить женщину, которая из грациозной красавицы превратилась в неповоротливую толстуху?
Но потом наступила ночь, которая открыла правду. Поликсена ждала супруга (для себя она его называла супругом), ушедшего в какое-то светское собрание. Она была в доме одна. Одиночество ее не смущало и не раздражало — конечно, хотелось бы, чтобы любезная Сташка могла прибежать всякую минуту с новой книжкой или модным узором для вышивки, но и без того смысл жизни имелся: угождать супругу. Смольнянок учили вести домашнее хозяйство и покупать припасы, Поликсену даже самый изощренный купец в этом деле не надул бы, и она, только поселившись в новой квартире, нашла и хорошую молочницу, и разносчика зелени, и надежного мясника. Тогда живот еще так не торчал — она могла бывать в рядах, где покупательнице, набравшей много товара, давали мальчика, чтобы донес до дому корзину. Потом довольно было послать за провиантом бабу, что приходила по утрам прибираться, купцы и разносчики уже знали вкусы хозяйки. Поликсену это даже развлекало, а дома она стряпала и баловала супруга разносолами.
И вот она, сидя у окошка и не желая зажигать свечи, думала о завтрашнем жарком и о новых тарелках, которые очень хотела купить, — с букетами и темно-розовыми каемками, гарднеровского завода, потому что тратить деньги на позолоченный французский фарфор не могла, деньги приходилось беречь.
Время было позднее, супругу уже следовало вернуться. Вдруг на улице послышался его голос — он ссорился с мужчиной, который виновен был в том, что нес ему важное письмо, да не донес. Поликсена и не подозревала, что супруг может впадать в такую ярость.
И тут появилась женщина.
Сидя у окошка в третьем жилье, Поликсена не могла разглядеть ту, что стояла возле самых дверей, для этого пришлось бы высунуться. Но ее голос был вполне уверенной в себе женщины.
Она спросила, что случилось и не требуется ли помощь. Причем так, как если бы перед ней стоял хороший знакомец, с которым не нужны экивоки и реверансы. Супруг ответил, что опозорен и погиб. И вдруг в их беседе случился перелом — они вмиг перешли на «ты», после чего оба замолчали.
Поликсена встревожилась — что там еще могло произойти? Она выглянула, но увидела только прохожих и неподвижного человека, стоящего на коленях. И тут незримый супруг воскликнул довольно громко:
— На нас смотрят!
Поликсена отшатнулась от окошка. Она не сразу догадалась, что он имел в виду прохожих. И мучительно долго не могла понять, почему его смущают чьи-то небрежные и мимолетные взгляды?
Потом женщина предложила поговорить у него дома, но супруг сказал, что это невозможно. Как ни была Поликсена неопытна, а поняла — будь эта женщина просто приятельницей, он привел бы ее сюда и попросил выставить на стол угощение. А коли не хочет знакомить с той, которая перед Богом ему жена, то дело неладно.
Супруг решил, что поговорить можно и во дворе на лавке, повел туда женщину, а Поликсена перебежала от окошка гостиной, глядевшего на улицу, к кухонному, выходящему во двор.
Окно по летнему времени было открыто, и Поликсена отчетливо слышала голоса. Новость следовала за новостью: супруг выдумал спешно ехать в Москву, его сильно беспокоила пропажа важного письма, та женщина предложила помочь в поисках, и тут между ними началось любовное объяснение. Супруг твердил, что жить без нее не может, и негодовал на прошлое, которое являет собой преграду меж ними.
А «прошлым» была она, Поликсена. И когда влюбленные опять замолчали, она поняла — целуются.
Потом они расстались. Супруг пришел домой, был в смятении, вытаскивал из комода вещи, пытаясь уложить их в дорожный сундучок. Поликсена села на стул и смотрела, придерживая руками живот, — дитя во чреве стучалось и ворочалось, словно пыталось убежать от беды.
Потом он набрался мужества, подошел, обнял, поцеловал в щеку — теми же губами, которые только что дарили восторг другим устам. Поликсена чувствовала, что летит во мрак, в бездонную пропасть. Нужно было хотя бы спросить его, когда вернется, хотя бы пожелать счастливого пути, — слова не шли с языка.
Супруг не просто ушел — сбежал, ухватив сундучок за кольцо в крышке, а Поликсена слушала гаснущий стук торопливых шагов.
Нужно было что-то предпринять — но что, скажите на милость, может предпринять восемнадцатилетняя женщина, невенчанная жена, до смерти влюбленная в переменчивого супруга, да еще за две недели до родов? Плакать разве что… только плакать…
А потом возникло безумное решение — раз он более не любит и страдает от невозможности любить другую, то не связывать ему руки, — уйти!
Адрес госпожи Арсеньевой Поликсена знала — старуха, навещавшая ее в Смольном, хвалилась своим домом и соседями. Конечно, будет крик, возмущение, но потом она угомонится, даст приют и, что важнее, даст совет: как жить с младенцем на руках, не имея доходов и при этом страстно желая постричься в монахини?
Но являться к Арсеньевой все же было страшновато, и Поликсена с узелком ходила по Большой Морской, набираясь мужества, пока не ощутила вдруг себя в объятиях — Мавруша, сбежав из дому и отыскивая арсеньевское жилище, увидела подругу и кинулась к ней, едва увернувшись из-под копыт рысака.
