пыталась разглядеть среди потемневших, уходящих в воду стен деревянной набережной подходящий спуск.
Меж тем злодеи, преследовавшие Александру с Нерецким и загнавшие их в воду, прошли к следующему спуску. Там ждала их шестивесельная большая шлюпка. Перескочив на борт, злодеи, а было их пятеро, отдали гребцам приказ — и судно, неторопливо отчалив, вышло на середину реки, развернулось, и тут уж весла ударили в воду с полной силой.
Александра заметила погоню, когда шлюпка приблизилась на опасное расстояние.
— Мы пропали! — воскликнула Александра. — Сейчас же прыгай в воду! Нам нужно доплыть вон туда. Скидывай туфли… Всего десяток сажен!
— Сашетта, я не умею плавать! — признался Нерецкий.
— Как можно не уметь плавать? — удивилась она. Ей казалось, что всякий столичный житель рождается с этим искусством в крови.
— Я не научился…
Восемь пар весел мерно шлепали по воде, короткий форштевень шлюпки уже навис над лодочкой.
— Не валяй дурака, Agnus Aureus! — крикнули с борта. — Никуда не двигайся!
— Я не виноват! — отвечал Нерецкий. — Клянусь алтарем! Не виноват!
— Да прыгай же! — твердила Александра. — Я вытащу тебя, я умею! Не бойся! Им не так легко причалить к спуску! Ну?
И тут случилось непредвиденное — шлюпка, задев ненароком лодочку, опрокинула ее. И Александра, и Нерецкий с головой ушли в воду.
Александра не слишком испугалась и даже исхитрилась не хлебнуть грязной воды. Она вынырнула и услышала рядом плеск. Нерецкий бил руками по воде и при этом молчал, хотя, казалось бы, должен звать на помощь. Вода каким-то дивом держала его. Со стороны он, возможно, и не выглядел тонущим.
Решив, что мастерство плаванья в нем все же проснулось, Александра крикнула:
— За мной, к берегу!
И она, скинув в воде туфли, поплыла саженками, оборачиваясь через плечо.
Видимо, Нерецкий смертельно перепугался — когда ему протянули со шлюпки весло, он ухватился, как за пресловутую соломинку. И тут же опомнился — ощутив, что его в три руки втаскивают на борт, стал отбиваться.
Александра, поняв, что произошло, развернулась и поплыла на помощь.
Однако вмешалась некая третья сила — еще одно гребное суденышко приблизилось, и веселый голос позвал:
— Эй, сюда, к нам, не бойся!
Адресовался ли этот призыв Нерецкому — Александра не поняла. Когда из воды торчит одна твоя голова, очень трудно понять превратности морского сражения — а началась именно схватка, с попытками взять вражеское судно на абордаж.
Но вторая лодка имела лишь двух гребцов, и шлюпка, самую малость отдалившись, стала уходить в шесть весел, нагнать ее было уже невозможно.
— Пустите меня на берег, я бегом! — потребовал молодой резкий голос. — Я догоню и все узнаю!
И впрямь, имело смысл преследовать похитителей Нерецкого берегом.
— Ефрем, к спуску правь! — приказал мощный бас. — А второго кавалера они тоже выудили?
— Да вот же он!
— Эй, кавалер, хватайся за весло, вытащим! — крикнули с лодки Александре. — Да не бойся — свои!
Глава четырнадцатая
ПОБЕГ
— Я люблю тебя, Мурашка, — сказала Мавруша, в который уж раз. — И всегда буду любить. Ты мне как сестра.
— И я тебя, Сташка, люблю.
— Так отчего ты молчишь? Отчего ты мне не расскажешь, что с тобой творится? Думаешь, я глупенькая, не пойму? Оттого только, что я еще никогда и ни с кем не целовалась? Ну, что я могу для тебя сделать?
Поликсена не ответила. Она не хотела вспоминать былое. Мавруша с неуемной жаждой дружеских излияний уже становилась навязчива, а Поликсене более всего хотелось бы оказаться в обществе женщины пожилой, этакой доброй бабушки, которая не допытывалась бы подробностей, а сказала попросту: вот здесь ты, голубушка, будешь жить, под моим теплым крылышком, тут будет тебе хорошо, и это уж навсегда.
Как большинство смольнянок, Поликсена не знала, что такое родной дом, не знала материнских забот и, хотя отменно разбиралась в древнегреческих колоннах и орнаментах, не умела жить среди людей. Ей требовалось сейчас одно — чувство безопасности, а его-то в доме Александры и не было. Поликсена понимала — ее приютили, как ту кошку, что живет на конюшне, взяли в дом ради Мавруши и христианского милосердия, но это милосердие не беспредельно. Сейчас Александра занята своими делами, но когда появится ребенок — она непременно отыщет московскую родню Поликсены. А возвращаться в Москву нельзя — лучше умереть.
Плохо все сложилось у смольнянки, очень плохо. Не приучи ее наставницы к возвышенному образу мыслей — она бы вцепилась в невенчанного супруга зубами и когтями, шум бы подняла на всю столицу, и плевать на его роковую любовь — коли постараться, то удалось бы его привести под венец. А вот не смогла — было в ней сильнейшее убеждение, что нельзя становиться на пути подлинной любви, а коли окажешься между двумя созданными друг для друга сердцами, непременно нужно отступить. Итог же таков — дитя под сердцем и порог монашеской кельи впереди. Поскольку лучше в келью, чем к родне.
Угловая комнатка, где жили Мавруша с Поликсеной, была довольно далеко от гостиной, но и сюда долетел шум. В жилище госпожи Денисовой творилось нечто невероятное, дворня носилась взад и вперед. Вдруг влетела горничная Танюшка:
— Барыня велела взять турецкий таз!
Этот огромный медный таз, со сложным узором насечкой по краю, прислал брат покойного мужа Александры с турецкой войны — он тогда всю родню оделил военной добычей. Она отдала таз в пользование Мавруше, и вот он понадобился.
— Что случилось? — спросила горничную Мавруша.
— Ах, сударыня, такое, такое! — Танюшка скрылась с тазом, а Мавруша сказала подруге:
— Ты будь тут, а я схожу погляжу. Сдается, гости. Но ведь она гостей не ждала…
Мавруша ушла и пропала.
Поликсене было нечем заняться. Она подсела к большим пяльцам, на которые была натянута недавно начатая Маврушей вышивка, но сделала несколько стежков и поняла, что портит работу. На этажерке стояли мольеровы комедии, вольтеровы трагедии, Расин, Корнель, Сумароков — Мавруша не представляла себе жизни без пьес: читая, она устраивала в голове настоящий спектакль с декорациями и костюмами. Однако желания читать у Поликсены не возникло. Она сама не знала, чего желает: со Сташкой — тягостно, без Сташки — уныло.
А шум не утихал — там, за дверью, творилось нечто любопытное, настолько, что Сташка ушла и пропала. Поликсена подумала — и вышла из своего заточения.
Все двери были отворены, раздавался голос Сашетты — звонкий и радостный. Поликсена впервые слышала, чтобы госпожа Денисова говорила так громко. Это был прямо-таки детский восторг!
Поликсена пошла на голос. Зачем — неведомо. Александра ей не очень-то нравилась — слишком деятельная, самоуверенная, слишком нарядная, бог весть что о себе вообразившая лишь потому, что малюет акварели с цветами. Поликсена совершенно не видела в ней возвышенных чувств — одно кокетство с кавалерами. И будущее Александры казалось ей самым заурядным — разумный брак с человеком того же