письмо к Vir magna vi, объяснить, что я при тебе. Сейчас все полагают, что я лежу в госпитале раненый, а ну как вздумают проверить?
— Хорошо, я напишу, что забрал тебя из госпиталя. И дам тебе четырех человек, не считая гребцов с рулевым.
Эти четыре человека были не из дворни Vox Dei — сей господин, имея жену, которая, собственно, и занималась всем особняком и всем штатом прислуги, оставив в ведении мужа кабинет с библиотекой и еще кое-какие помещения, не хотел вступать с ней в объяснения. Секретарь Vox Dei вызвал их откуда-то, и Vir Nobilis понял, что они не впервые исполняют странные поручения.
Не имея опыта в слежке и похищении людей, Vir Nobilis не сумел сразу устроить все так, чтобы Нерецкий попал в надежную ловушку. Однако его люди нашли выход со двора в переулок и наметили кратчайший путь к Мойке, где целыми днями теперь стояла шлюпка. На случай, если придется нести к ней Нерецкого днем, связанным и с кляпом в рту, они к большому удивлению Vir Nobilis, откуда-то притащили большой ящик, мало чем поменьше гроба, и поставили его торчмя за сараями. Но ящик не пригодился — Нерецкий явился ночью.
Если бы он был один, то, может, обошлось бы без шума. Но Нерецкого сопровождал крепкий детина и вошел вместе с ним в калитку. Это смутило Vir Nobilis: он намеревался поговорить с давним другом по- хорошему и принять решительные меры только при сопротивлении, — но не смутило людей, которых дал ему Vox Dei.
Одному Богу ведомо, где и как научились они действовать столь ловко, чьи поручения выполняли и для чего использовал их Vox Dei. Vir Nobilis только открыл рот, чтобы спросить о письме, не дошедшем до Vox Dei, как Нерецкий был схвачен, а детина схлопотал ручкой трости по затылку и рухнул.
— Молчи, ради бога! — вот единственное, что успел Vir Nobilis сказать Нерецкому, да и этого говорить, пожалуй, не стоило, — пленник от потрясения лишился дара речи. Он позволил вывести себя в переулок, но там все же обрел способность изъясняться и запричитал жалобно:
— Боже мой, куда вы тащите меня, я вам никакого зла не сделал!
— А куда ты дел письмо для Vox Dei? — прямо спросил Vir Nobilis.
Тут издали донесся крик «Караул!». Голос был высокий, женский.
— Какое письмо?
— А человек, что тебе его доставил, — где он?
— Послушай, Майков, я решительно не понимаю… Коли это шутка — так она дурного тона…
— Agnus Aureus, мне не до шуток. Я тебя спрашиваю — кому ты отдал письмо с перстнем?
— Я не получал письма с перстнем.
— Лгать — грех. А для чего ты, получив это письмо, вдруг собрался и уехал в Москву?
— Я получил из Москвы известия… Ты знаешь, там у меня родня, тетка при смерти…
— Опять лжешь.
— Я все тебе растолкую!
— Ответ держать будешь не передо мной, предатель.
Тут Нерецкий, поняв, что попал в нешуточную беду, стал вырываться, упираться, и продвижение к берегу сильно замедлилось. В это время раздался топот — кто-то в одиночку преследовал Vir Nobilis и всю его компанию.
Этот человек подбежал и молниеносно треснул по лбу дубиной того, кто подвернулся первым, и уложил. В тот же миг Нерецкому удалось вырваться, и незнакомец схватив его за руку, увлек за собой по переулку.
— Ничего, барин, не беда! — успокоил Vir Nobilis старший из людей Vox Dei. — Коли не дать им свернуть, они прямехонько до речки добегут. А нам того и надо. Петруха, ну-ка — навпереймы, справа заходи! Да пугани их как следует! Ивашка, вставай, чего разлегся? А мы их отсюда погоним…
— К шлюпке, что ли? — уточнил Vir Nobilis.
— Куда ж еще? Они, дурачки, нас от заботы избавили — сами к ней прибегут.
Так бы и вышло, когда б Нерецкий со своим товарищем не обнаружили у спуска жалкую лодчонку и сдуру туда не забрались.
Опрокинуть эту лодку для опытных гребцов было простой задачей, потом оставалось только выудить Нерецкого.
— Высадите меня, — сказал Vir Nobilis, когда мокрый Нерецкий уже сидел в шлюпке. — Мне надобно доложить о нашем предприятии. Agnus Aureus, ты отдался нам в руки — это хорошо. Но ответ за свои деяния держать придется. Доставьте его, куда велено, молодцы.
— Я ни в чем не виновен, — отвечал Нерецкий.
— Коли не виновен — то и беспокоиться нечего. А что ждет предателя — ты знаешь. «Да сожгут и испепелят мне уста раскаленным железом, да отсекут мне руку, да вырвут у меня изо рта язык, да перережут мне горло, да будет повешен мой труп посреди ложи при посвящении нового брата, как предмет проклятия и ужаса, да сожгут его потом и да рассеют пепел по воздуху, чтобы на Земле не осталась ни следа, ни памяти изменника».
— Майков, что ты такое говоришь?
— Я-то клятву наизусть помню.
— За нами погоня, сударь, — предупредил Петруха.
— Ничего. Не надобно искать спуска. Коли пройдем близко к набережной — я перепрыгну. А вы — на остров.
Vir Nobilis недаром служил во флоте — был ловок, высоты и воды не боялся, на берегу оказался проворнее ученой обезьяны. Теперь нужно было спешить к Vox Dei.
Но не так это было просто — какой-то злодей выскочил на него из темноты и попытался сбить с ног. Vir Nobilis удачно увернулся от палки, чуть было не рухнувшей ему на плечо, и сделал то, чему его обучили братья, — нырнув под руку злодею, оказался у него за спиной. Пока незадачливый грабитель собирался развернуться, Vir Nobilis лягнул его и опрокинул, а потом кинулся бежать.
Улицы были пустынны, кое-где горели фонари. Под одним, на Адмиралтейской, околачивалась фигура в длинной епанче — должно быть, кавалер ждал прелестницу, а епанча — чтобы расстелить ее в подходящем местечке. Vir Nobilis поморщился — разврат и блуд вызывали у него отвращение, он даже хотел как-то принести обет безбрачия, но Igni et Ferro отговорил.
Он пошел к Обухову мосту быстрым шагом, как и должен ходить человек дела, не щеголь и не балованный вертопрах. И то, что дело заполнило всю его голову, все сердце, всю душу, радовало его несказанно. Иначе пришлось бы искать иного наполнения, вступать в путаные и трудные отношения с людьми, а это его втайне пугало. Он ценил относительную простоту служебных отношений, ценил и братство, царившее в ложе «Нептун», — там не следовало долго маяться, выискивая скрытые смыслы речей и поступков. Для человека, ум которого избрал служение идее, это было хорошо. А люди — что люди? Как следовало говорить с Нерецким, зная его нрав? Как с хворым младенцем? Прилаживаться к младенцам Vir Nobilis не умел.
Вдруг он понял, кто был кавалер, отбивший Нерецкого. И не кавалер вовсе — дама, только дама, умеющая бегать не хуже мальчишки. Та самая, к которой приводил его Нерецкий. По одному голосу предателя можно было понять, что Agnus Aureus пылает страстью…
Vir Nobilis помнил ее, помнил и то, как пытался говорить с ней о вещах, единственно стоящих, об истине, и как она отказалась поддерживать разговор. Обижаться было бы смешно — женщины мыслят приземленно. И все же хотелось прочитать на ее лице хотя бы любопытство! Видимо, она всего лишь ждала комплиментов. Ну, извините, сударыня, на комплименты не мастак. Тяжко разговаривать с дамами, у которых на уме одни лишь пошлые материи, — а ведь эта казалась неглупой… Верно сказано: margaritas ante porcas, сиречь — не мечи бисера перед свиньями.
Но наглости ей не занимать.
Vir Nobilis вдруг осознал, что думает о женщине дольше, чем она заслуживает. Это было нелепо. Следовало усилием воли истребить глупую мысль. Следовало другое — еще тогда приказать гребцам — благословили бы ее веслом по бестолковой голове! Невелика потеря. А теперь она непременно поднимет тревогу… Как же раньше-то эта мысль в голову не пришла?..
Он опомнился на мосту. Проскочил особняк Vox Dei… как глупо, зазевался…
