— Выходит, внутриземная цивилизация значительно опередила нашу?
— Для меня очевидно одно. Мы имеем дело с разумом, причем энерговооруженным и технически развитым. О его нравственной основе судить не берусь, это не по моей части.
— Внутриземной разум представляет для нас угрозу?
— Не думаю. Взорвать Землю было бы для него самоубийством. Надеюсь, он далек от суицида. Полагаю, предпринята попытка установить с нами контакт. И на нее нужно откликнуться как можно быстрее. При наших энергетических проблемах пренебречь энергией времени было бы величайшей ошибкой. К тому же, овладев ею, мы обретем власть над самим временем!
— Зачем нам эта власть? А, понимаю… — Седов проницательно взглянул в глаза другу. — Ты же рассчитываешь задним числом переделать историю!
— Не историю. И не задним числом, — возразил Великий Физик. — Я задался целью изменить не летопись, не реестр событий, а эволюционный процесс в его динамике. Изначально, с первых младенческих шагов человечества. И я это сделаю!
— Как прикажешь тебя понимать, Павел? Говорил, что человечество не всесильно, а сам… Ты, насколько мне известно, не Бог и, подобно всем нам, не бессмертен!
— У великой поэтессы Анны Ахматовой есть строки…
— Ты, и вдруг стихи? — не поверил ушам Седов.
— Думаешь, я робот? Да, у меня нет времени на чтиво. Но Ахматова… Она способна выразить поэтической гармонией то, что не поддается никакой алгебре. Вот, слушай:
Что войны, что чума? Конец им виден скорый;
Их приговор почти произнесен.
Но как нам быть с тем ужасом, который
Был бегом времени когда-то наречен!
— Нагоняешь на меня оторопь, Павел! Я-то думал, что знаю, каков ты, — крупнейший ученый, но во всем остальном…
— Так-так… Продолжай! — с обидой буркнул Великий Физик.
— В моих глазах ты всегда был авторитетом. Больше того, — гением. За одно это я прощал тебе твою, как мне казалось, ограниченность.
— Ну, спасибо… Только зря старался, никакой я не гений!
— Не кокетничай, Павел. Человек может быть гениален в своей области, а в других… Концентрация творческого потенциала на чем-то одном неизбежно сужает личностный горизонт, — так я думал до сих пор. Ты опроверг это мое заблуждение.
— Мало ли чего мы не замечали друг в друге, — смущенно проворчал Великий
Физик.
— Удивительно, — продолжал Седов. — Мы так долго стремились к встрече с внеземным разумом и даже не подозревали о существовании внутриземного.
Теперь придется менять приоритеты!
— Как сказать…
— О чем ты?
— Думаю, внутриземной разум когда-то был внеземным. Другого объяснения не нахожу.
— А какова вероятностная оценка этой гипотезы?
— Фифти-фифти, Абрагам.
— То есть ни да, ни нет?
— Как-нибудь разберемся… Ответный сигнал послать нельзя, не хватит энергии. Остается снаряжать экспедицию.
— К центру Земли? — в изумлении воскликнул Преземш.
— Именно туда, в интракосмос, — подтвердил Великий Физик. — Смешно сказать, Галактику вдоль и поперек избороздили, а собственная планета для нас Терра инкогнита!
— Ну и планы у тебя…
— У нас!
— У нас с тобой, — уточнил Седов. — Меня ты убедил. Но вот убедишь ли парламент Земли…
10. Сон или явь?
Все тот же странный сон снова приснился Солю.
Он шел по мрачному, дымному городу, над которым нависало мутное марево.
Шел сквозь строй нелепо громоздившихся, неотличимых одно от другого зданий, по улице, где не было даже клочка зелени, а лишь выщербленный асфальт…
Шел, одетый в нелепый балахон, подходящий разве что осужденному на казнь.
Шел в толпе угрюмых потных людей, похожих друг на друга грубыми манерами, одинаково безликих и серых.
Шел, шел, шел неведомо куда. И то ли толпа несла его, то ли он увлекал толпу за собой…
Соль чувствовал себя частицей толпы и в то же время оставался человеком иной эпохи, бывшим (не забыл случившегося!) запредельным пилотом. Почему-то такая двойственность не казалась противоестественной. Он как бы участвовал в деловой игре, правилам которой должен был подчиняться.
Толпа внесла его внутрь гигантской чаши, окольцованной бес-численными рядами сидений. И словно кто-то шепнул на ухо:
— Стадион!
В эпоху Соля стадионов уже не существовало. Не было профессионального спорта с его сомнительными нравами. Не регистрировались рекорды, в погоне за которыми прежде прибегали к анаболикам и допингу, изнашивавшим организм.
Спортсмены-любители состязались в уютных помещениях или на открытом воздухе, и на некоторых состязаниях незримо присутствовало столько болельщиков, что их не вместили бы все стадионы прошлого, вместе взятые…
Соль огляделся: на скатах трибун бесновались букашки-люди. Но вот, заглушив многоголосый рев, трижды прогремел голос-гром:
— Внимание… Внимание… Внимание…
Три гулких отрывистых раската, и вмиг настороженная тишина… Затем снова загромыхало:
— Сейчас… состоится… единоборство… человека… с машиной!
Возможности равные! Ставка машины — миллион скларов! Ставка человека — жизнь! Миллион скларов, за это стоит рискнуть жизнью… рискнуть жизнью… рискнуть жизнью…
Пауза и снова гром:
— Машина удваивает ставку! Кто хочет сразиться за два миллиона? Кто хочет… кто хочет…
Мимо Соля, примостившегося в проходе, протрусил плюгавый человечек, смешно растопырив острые локти, похожие на крылья ощи-панной птицы. Выбежал на поле и бочком подступил к чему-то угловатому, шарнирному, с двумя острыми шипами.
«Машина…» — догадался Соль.
— Вот она, гордость Престона, — прогремело над стадионом.
И в ответ — шквал воплей, свиста, рукоплесканий…
Человечек размахивал какой-то палкой, пытаясь наугад ткнуть машину, но делал это так неловко, что ему начали кричать:
— Чего топчешься? Нападай!
Постепенно неуклюжие наскоки и вовсе стали ослабевать, человечек явно выдохся. И тут, бросив палку, он затрусил прочь под свист и улюлюканье, однако молниеносный удар в спину пригвоздил его к земле…
То, что произошло на глазах у Соля, было не просто подлым убийством, а вызовом человеческому
