убоялся. И вам того же советую. Пока не поздно и не вышло боком. Не то, вы изволите гулять в лабиринте, так теперь придет охота перешагнуть и за шесть часов?
— Вы меня подстрекаете или отговариваете? Смысл ваших предупреждений и намеков мне не ясен. — Яромир почувствовал себя не вполне в своей тарелке. Чего он добивается, ползучий докторишка? Но семя уже упало в почву. — Впрочем, я спрошу Ханумана. И приму его совет. Может, мы вместе пойдем. — До сего мига идея нарушить строжайший заводской распорядок вообще не приходила инженеру в голову. Теперь же посетила его и стала вдруг неотвязной. Яромир знал, точнее вывел такое заключение из смутных и аллегоричных речей своего приятеля — даже Царю Обезьян в дневное время полагалось находиться на крыше или в огородах, но внутрь помещений после шестого часа ни боже мой!. А сторожу и того нельзя.
— Хануман с вами не пойдет, лучше и не пытайтесь уговаривать. И совета не подаст тоже. Ничегошеньки он вам не скажет, ха! — отмахнулся Доктор, произвел и соответствующий жест рукой.
Инженер сейчас лишь уразумел. И не высокомерие то было к «братьям меньшим», а примитивная кухонно-коммунальная месть. Доктор спрашивал сам, еще в пору, когда служил в сторожах. Не надо много ума, чтобы сообразить. Хотел послать Ханумана вместо себя, вот подлая душа, а когда Царь Обезьян отказался, то и затаил обиду. Как же, не разговаривал он! Небось, целый вагон доводов приводил в свою пользу. Ну и шел бы самолично, если такой хитрый… Именно потому, что хитрый. Именно потому! Не пошел, а толкал другого. Теперь вот избрал свеженького человечка и подзуживает. Инженеру в свою очередь захотелось плюнуть, но отнюдь не на землю.
— И что, по-вашему, выйдет, ежели нарушить запрет на шесть часов? — не скрывая более своего презрения, поинтересовался он у Доктора.
— Кто может знать? Вернее, тот, кто знает, ни за что не откроется… А вдруг выйдет рай на земле? — предположил Доктор, нисколько не смущенный чужим небрежением к своей особе.
— Вы это с-серьезно? — Яромир поперхнулся от неожиданности. — Хотите построить идеальный мир, причем за посторонний счет? Как и всегда? Наше государство, хотя бы и в лице Ахмета Меркуловича, вас уже не устраивает?… Взять бы таких устроителей, да об забор! — Последние слова Яромир произнес явно со злостью. Опять же, запахи клозета вкупе с ночной сыростью настроения его не улучшали. Где-то на дворе разливали водку под окорок кабана, вслед за аккордеоном плясала чумная Нюшка, заждавшись кавалера, а в противовес мелодиям танца шумно бузил «гуслицкий разбойник» Васька — Яромиру ужасно захотелось вернуться к людям, настоящим и производным без различия. А не вести глупейшие беседы возле загаженного сортира.
— Государство! Что вы об этом знаете? Ермолаева-Белецкого спросите. Да, да! Он вам расскажет. Может, лучше моего, — нисколько не обидевшись, печально произнес Доктор. — Государство всегда есть борьба Бога и Человека, то есть добра и зла. Бог — это покой. Человек — жизнь и движение. В государстве устойчивой формы, допустим для примера хоть современную Швейцарию, Бога сколько угодно, но нет жизни, а значит, нет и Человека. И наоборот, в месте, богатом переворотами, нет Бога, а Человек там один-одинешенек. Но если взять да нарочно соединить? Глядишь, выйдет счастье.
— Отчего вы сами-то не попробовали? — Яромир глядел на собеседника с удивлением, не зная, что и думать. Противоречивая, странная фигура Доктора рисовалась ему теперь несколько в ином свете.
— Я не гожусь. Во-первых, я боюсь. А во-вторых, я дрянной человек. Стало быть, от моего вмешательства и выйдет такая же дрянь. Я так думаю, — откровенно признался Доктор и неожиданно сморщил нос. — Пахнет тут. Мерзко, надо сказать.
— Что есть, то есть. — Яромир переступил с ноги на ногу. — Пойдемте отсюда, нечего нюхать и заниматься благоглупостями. Только имейте в виду на будущее, распорядок я нарушать не намерен. Потому, что не располагаю полной картиной последствий от моих действий. Напрасно вы старались. А что касается ваших рассуждений, так к Богу не надо стучаться в дверь, если потребуется, Он и сам найдет тебя где угодно.
— Это, конечно, верно, — согласился Доктор. — Но все же, знаете, как в старом еврейском анекдоте, лотерейный билет нужно сперва купить. Иначе и выигрыш получить невозможно.
Вернувшись, Яромир старательно попытался забыть предмет своей неслучайной беседы с Доктором, для чего с похвальным забубенным ухарством принялся пить водку и закусывать окороком да носиться в угорелом запале под руку с Нюшкой, которую, кстати сказать, успел не в шутку приревновать к Басурманину, бритоголовому портному Хамраеву. Даже сам себе удивился. Вроде бы и в грош не ставил он Матренину сестрицу, а на? тебе! Чуть ли в драку не полез, хотя Лисичка ничем ему не обещалась, тем более инженер как будто бы не чаял от нее избавиться. Но Майя-мечта была теперь далека, как перо сказочной Жар-птицы, а синица-Нюшка поблизости строила глазки Басурманину в обмен на посулы новой, сшитой «по Диору», шубы из натурального меха. Яромир, конечно, не выдержал. Однако Басурманин решительно отказался отойти и разъяснить права на кулачках, как ни науськивал его Васька Чуркин, а без сожалений тут же отправился с ухаживаниями к румяной Авдотье, и после подрался уже с самим «гуслицким разбойником». Хорошо подрался, в кровь, с удовольствием.
В результате, разумеется, Яромир упился вусмерть. Кто отводил его к Матрениному дому и куда в итоге делась Нюшка, он не помнил, но узнал свою кровать и позволил посторонним заботливым рукам раздеть себя. После чего свалился в хмельную, бездонную пропасть до следующего утра.
Когда он очнулся, на часах было двенадцать дня, а стрелки собственного самочувствия инженера указывали на «ой, худо мне, люди добрые, худо!». Провалявшись в постели еще немного и с томлением дождавшись перехода организма к состоянию «ох, грехи наши тяжкие!», Яромир кое-как встал. Здоровье необходимо было поправить, и срочно. После обеда его ждали в клубе на репетиции, а до этого еще полагалось наведаться в гости к Эдмунду Натановичу Лубянкову, он же Большой Крыс, для тайного заговора — как без лишнего скандалу избавиться от дворника Мефодия, желавшего непременно нынче вечером выступать в роли суфлера и конферансье. Сегодня давали «Алкесту» Еврипида по сокращенному варианту, где самому Яромиру предстояло появиться в роли царя Адмета, а после еще в живых картинах-шарадах на зимнюю сказочную тематику.
Если бы не бабкин знаменитый чаек, как говорится, хрен бы куда инженер вообще дошел, и тем более дал бы толковый совет. Насилу одевшись — бабка с утра отправилась открывать «Эрмитаж», гулящая Нюшка до сих пор пропадала неизвестно где, подлая изменщица. — Яромир с досадой оглядел себя. Костюм не выглажен, брюки понизу в живописных разводах грязи, нечищеные, заскорузлые ботинки напоминают о себе фразой «с печалью я гляжу на наше поколение», зато рубашка свежая, еще от прежних, предпраздничных забот.
Помянув опять недобрым словом загулявшую Нюшку, напрочь позабывшую о своих домашних обязанностях «за ради кавалера», инженер вышел на улицу. Пусть трезвый, но зато голодный и холодный. Про завтрак нынче тоже позабыли, одна вчерашняя картошка в горшке, да сизая скукоженная селедка, давно уж из бочки, чай и тот пришлось заваривать самому. Хотел было зайти по дороге в «Эрмитаж», отобедать от бабкиных казенных щедрот, и заодно наябедничать на нерадивую сестрицу. Но передумал. Яромир решил испытать домашнее гостеприимство Большого Крыса, хотя и слыхал, что жена его слегка не в себе, болеет скорее душой, чем телом, из комнат не выходит, к хозяйству и вовсе непригодная особа. Но расчет был на холостяцкие посиделки за бутербродами, без соблюдения лишних приличий, к тому же, случись жена Лубянкова хворой совсем, разве стал бы тот зазывать гостей даже и для совещания.
Эдмунд Натанович квартировал на проспекте Тянь-Шаньских гор, где располагался подведомственный ему клуб, только с другой стороны этой узкой улочки, пышно и непонятно именующей себя по столичному образцу. Одноэтажный домик, аккуратно обшитый тесом, с крохотным, чисто выметенным крылечком и резными наличниками на окошках. Этакий стиль «а-ля рюс». Одна беда — вместо дверей встроенная в проем караульная полосатая будка николаевских времен, с шлагбаумом, поднимавшимся вверх по звонку. Яромир поспешно проскользнул в черные недра будки, опасаясь, как бы взвившаяся над его головой деревянная крашеная балка не опустилась с такой же стремительностью вниз да не врезала бы пришельцу по темечку. Но ничего, обошлось.
За будкой обнаружилась еще одна дверка — простые некрашеные доски и железная ручка в виде скобы. Дверка оказалась незапертой и от легкого толчка немедленно распахнулась. Яромир шагнул за порог, остановился в замешательстве. Надо сказать, что в гостях у завклубом Лубянкова никогда прежде он
