'Я молю, пророк зловещий,
птица ты иль демон вещий,
'Злой ли Дух тебя из Ночи,
или вихрь занес сюда
'Из пустыни мертвой, вечной,
безнадежной, бесконечной, -
'Будет ли, молю, скажи мне,
будет ли хоть там, куда
'Снизойдем мы после смерти, -
сердцу отдых навсегда?'
И ответил Ворон:
'Никогда'.
'Я молю, пророк зловещий,
птица ты иль демон вещий,
'Заклинаю небом. Богом,
отвечай, в тот день, когда
'Я Эдем увижу дальной,
обниму ль душой печальной
'Душу светлую Леноры,
той, чье имя навсегда
'В сонме ангелов-Ленора,
лучезарной навсегда?'
И ответил Ворон:
'Никогда'.
'Прочь!- воскликнул я, вставая, -
демон ты иль птица злая.
'Прочь!- вернись в пределы Ночи,
чтобы больше никогда
'Ни одно из перьев черных,
не напомнило позорных,
'Лживых слов твоих! Оставь же
бюст Паллады навсегда,
'Из души моей твой образ
я исторгну навсегда!'
И ответил Ворон:
'Никогда'.
И сидит, сидит с тех пор он
там, над дверью черный Ворон,
С бюста бледного Паллады
не исчезнет никуда.
У него такие очи,
как у Злого Духа ночи,
Сном объятого; и лампа
тень бросает. Навсегда
К этой тени черной птицы
пригвожденный навсегда, -
Не воспрянет дух мой-
никогда!
Перевод Дм. Мережковского, 1890
ВОРОН К. Бальмонт
Как-то в полночь, в час угрюмый, полный тягостною думой,
Над старинными томами я склонялся в полусне,
Грезам странным отдавался, – вдруг неясный звук раздался,
Будто кто-то постучался – постучался в дверь ко мне.
'Это, верно, – прошептал я, – гость в полночной тишине,
Гость стучится в дверь ко мне'.
Ясно помню… Ожиданье… Поздней осени рыданья…
И в камине очертанья тускло тлеющих углей…
О, как жаждал я рассвета, как я тщетно ждал ответа
На страданье без привета, на вопрос о ней, о ней -
О Леноре, что блистала ярче всех земных огней, -
О светиле прежних дней.
И завес пурпурных трепет издавал как будто лепет,
Трепет, лепет, наполнявший темным чувством сердце мне.
Непонятный страх смиряя, встал я с места, повторяя:
'Это только гость, блуждая, постучался в дверь ко мне,
Поздний гость приюта просит в полуночной тишине -
Гость стучится в дверь ко мне'.
'Подавив свои сомненья, победивши спасенья,
Я сказал: 'Не осудите замедленья моего!
Этой полночью ненастной я вздремнул, – и стук неясный
Слишком тих был, стук неясный, – и не слышал я его,
Я не слышал…' Тут раскрыл я дверь жилища моего:
Тьма – и больше ничего.
Взор застыл, во тьме стесненный, и стоял я изумленный,
Снам отдавшись, недоступным на земле ни для кого;
Но как прежде ночь молчала, тьма душе не отвечала,
Лишь – 'Ленора!' – прозвучало имя солнца моего, -
Это я шепнул, и эхо повторило вновь его, -
Эхо – больше ничего.
Вновь я в комнату вернулся – обернулся – содрогнулся, -
Стук раздался, но слышнее, чем звучал он до того.
'Верно, что-нибудь сломилось, что-нибудь пошевелилось,
