между собой споры об оценке русской революции. Распропагандированные руководителями школы, одни утверждают, что революция продолжается, что всюду, где только это можно, следует немедленно начинать вооруженное восстание, организовывать боевые дружины, издавать листовки с призывами к восстанию. Другие же считают эту позицию ошибочной, ибо нынешняя обстановка в России в корне отличается от той, которая была в революционные 1905-1907 годы. “Мы полностью разделяли позицию Ленина: надо перестраиваться и иными путями вести партийную работу, готовя рабочий класс, крестьянство, армию к новой революции, используя легальные и нелегальные возможности, не отрываясь от масс” [38],- расскажет Иван Панкратов, активный участник революции 1905 года, бежавший из сибирской ссылки, чтобы попасть на Капри.
Панкратову становится известно, что на Капри из лекторов и учеников создается группа “Вперед”, что она обособляется от Большевистского центра. Он пишет об этом Ленину. Несколько дней спустя в тот же адрес уходит еще одно письмо, подписанное уже пятью слушателями каприйской школы. “В этом письме,- заявляет Панкратов,- мы подробно описали все методы дезорганизаторской работы “впередовцев”, сообщали о нашей борьбе с ними, о расколе в школе, о нашем желании порвать с ней и уехать в Париж” [39].
Письма с Капри Ленин публикует в “Пролетарии”. Он сообщает: “Из рабочих, приехавших в мнимопартийную школу, около половины начинают бунт против “дурных пастырей”” [40]. И пишет из Парижа ученикам каприйской школы: “Мы ни минуты не сомневались, что наиболее сознательные рабочие с.-д. разберутся рано или поздно в положении вещей и выберутся на верную дорогу... Вы понимаете, конечно, что раскол школы теперь неизбежен...” Он призывает тех, кто написал ему с Капри, “действовать твердо, решительно, обдуманно, как на сражении” [41]. Он запрашивает их:
- Как думаете вы обставить свой выход из школы? Как простой отъезд или как выход из-за борьбы по платформам?
Находясь в Париже, Ленин предугадывает, что произойдет с его корреспондентами на Капри. “Узнав о нашей переписке,- сообщает Панкратов,- богдановцы резко напали на нас и требовали отказа от писем. Мы энергично протестовали. Тогда совет школы исключил нас из числа учеников” [42].
Шесть из тринадцати покидают Капри. Они помнят: их звал к себе Ленин. “Париж,- писал он,- самый большой эмигрантский центр, где читаются постоянно публичные рефераты всех фракций, происходят дискуссии, ведутся разнообразные кружки, имеются 2-3 недурных русских библиотеки, имеются десятки долго действовавших в партии с.-д. организаторов и т. д. В Париже выходят 3 с.-д. русские газеты... Тот, кто едет учиться социал-демократизму в Париж, едет учиться действительно социал-демократизму” [43]. И шестеро с Капри появляются в Париже. Вот они в редакции “Пролетария”. Владимир Ильич подробно их расспрашивает, где и какую работу вели в России, каково состояние большевистских организаций.
Проходит несколько минут, и все уже чувствуют себя так, как будто знакомы давно. Панкратов говорит о событиях на Московско-Казанской железной дороге в 1905 году, об Октябрьской всеобщей забастовке, о Декабрьском вооруженном восстании, о том, как в июле 1906 года большевикам удалось остановить работу железнодорожных мастерских, добиться от администрации возвращения на работу всех уволенных после забастовки. Рассказывает Панкратов и о том, как к двухтысячной толпе рабочих вышел начальник мастерских и как от страха его так прошибло потом, что чесучовый костюм стал на нем мокрым.
- Так, говорите, потом прошибло? - смеется Владимир Ильич.
Он просит рассказать о настроениях политических заключенных, о спорах, которые идут в партийной и рабочей среде. Слушает внимательно, что-то записывает.
Среди прибывших с Капри - рабочий Вилонов. Он говорит о своей работе на Украине. И Крупская, которая участвует в беседе, спрашивает его:
- Из Екатеринослава нам часто писал раньше корреспонденции какой-то рабочий, подписывавшийся Мишей Заводским. Корреспонденции были очень хороши, касались самых животрепещущих вопросов партийной и заводской жизни. Не знаете ли вы Мишу Заводского?
- Да это я и есть,- отвечает Вилонов.
Это сразу настраивает Ленина дружески к Вилонову. Они долго беседуют в этот день. Узнает Владимир Ильич от Вилонова, известного и по партийному псевдониму Михаил, о тяжелых переживаниях, внутренних противоречиях Горького. И под впечатлением беседы пишет ему на Капри: “Из слов Михаила я вижу, дорогой А. М., что Вам теперь очень тяжело... После разговора с Михаилом мне хочется крепко пожать Вашу руку. Своим талантом художника Вы принесли рабочему движению России - да и не одной России - такую громадную пользу, Вы принесете еще столько пользы, что ни в каком случае непозволительно для Вас давать себя во власть тяжелым настроениям, вызванным эпизодами заграничной борьбы” [44].
Ленин звал каприйцев в Париж “учиться действительно социал-демократизму” [45]. И он читает им лекции, беседует с ними о расстановке классовых сил в России, говорит о необходимости усиления работы среди крестьян и солдат. “Нас глубоко захватывала ленинская железная логика, его революционный оптимизм,- вспомнит Панкратов.- Интересы революции были для него превыше всего. Когда речь заходила об оппортунистах, о фракционерах из группы “Вперед”, Владимир Ильич был особенно резок и беспощаден. Он клеймил их как ревизионистов и авантюристов” [46].
Панкратов и его товарищи узнают, что в зале научных обществ Ленин выступает с рефератом “Идеология контрреволюционного либерализма”. Речь пойдет об изданном и России и поступившем в Париж сборнике “Вехи”. Его авторы - кадетские публицисты и философы - отреклись от освободительного движения. Они обливают грязью революцию, открыто показывают свое лакейство перед царском властью, восхваляют ее за подавление революции. Авторы “Вех” объявляют материализм “догматизмом”, “метафизикой”, “самой элементарной и низшей формой философствования”. Они стремятся утвердить религиозное миросозерцание.
Ленин дает авторам “Вех” Н. Бердяеву, С. Булгакову, П. Струве и другим публичный бой. И не только в присутствии соратников-большевиков. В переполненном зале на улице Дантона сидят кадеты, эсеры, меньшевики. Владимир Ильич, убеждается Панкратов, разоблачает либералов, показывает трусость и реакционность кадетов, их прислужничество перед царским правительством. Говорит он спокойно, жесты его сдержанны, но аргументы убийственно разоблачают врагов.
А спустя некоторое время петербургская легальная социал-демократическая газета “Новый день” публикует статью Ленина “О “Вехах””. На сей раз уже на ее страницах вступает он в ожесточенный спор с авторами “энциклопедии либерального ренегатства” [47].
“Вехи”:
- Когда интеллигент размышлял о своем долге перед народом, он никогда не додумывался до того, что выражающаяся в начале долга идея личной ответственности должна быть адресована не только к нему, интеллигенту, но и к народу.
Ленин:
- Демократ размышлял о расширении прав и свободы народа, облекая эту мысль в слова о “долге” высших классов перед народом. Демократ никогда не мог додуматься и никогда не додумается до того, что в дореформенной стране или в стране с “конституцией” 3 июня (3 июня 1907 года были опубликованы царский манифест о роспуске II Думы и новый избирательный закон.) может зайти речь об “ответственности” народа перед правящими классами. Чтобы “додуматься” до этого, демократ, или якобы демократ, должен окончательно превратиться в контрреволюционного либерала [48].
“Вехи”:
- Эгоизм, самоутверждение - великая сила, именно она делает западную буржуазию могучим бессознательным орудием божьего дела на земле.
Ленин:
- Когда буржуазия помогала народу бороться за свободу, она объявляла эту борьбу божьим делом. Когда она испугалась народа и повернула к поддержке всякого рода средневековья против народа,- она объявила божьим делом “эгоизм”, обогащение, шовинистическую внешнюю политику и т. п. Это было везде в Европе. Это повторяется и в России [49].
“Вехи”:
- Русские граждане должны... благословлять эту власть, которая одна своими штыками и тюрьмами
