контрреволюционного террора в Петербурге, о героизме питерского пролетариата, о том, как с каждым днем все более оживляется партийная работа. Рассказывает он и о массовом митинге на Путиловском заводе в защиту томившихся в ссылке депутатов II Думы.
Кто-то из делегатов бросает с места реплику. Онуфриев, не особенно искушенный в ораторском искусстве, от неожиданности запинается. Но на помощь приходит Владимир Ильич:
- Дайте товарищу закончить. Продолжайте, продолжайте, товарищ Степан.
Онуфриев высказывает, между прочим, пожелание, чтобы статьи в газетах писались более простым, более понятным рабочему языком. Ленин его поддерживает:
- Правильно, товарищ Степан, правильно! - и записывает что-то в блокноте.
А позднее, когда он оглашает проект резолюции “О Центральном Органе”, предлагает делегатам выразить “Социал-демократу” пожелание, “чтобы статьи писались более популярно и доступно для рабочих” [28].
Подперев голову левой рукой, делая записи, слушает Владимир Ильич доклады с мест. То, что сообщают рабочие делегаты, укрепляет в нем убеждение, что, несмотря на полицейский террор, сохранились в России хоть и немногочисленные, но сплоченные партийные организации и группы, что вместе с политической борьбой пролетариата эти организации и группы стали расти, организационно оформляться, укрепляться.
О выступлениях делегатов, как и обо всем другом, что происходит на конференции, становится известно департаменту полиции. Среди делегатов - Р. Малиновский, давно уже состоящий на службе у царской охранки. От Центрально-Промышленной области прибыл в Прагу А. Романов - тоже секретный агент охранки. Они-то и сообщают в донесениях, что “по составу своих представителей” конференция носит “исключительно большевистский характер”, что ее заседания проходят в помещении, “любезно предоставленном чехами”, что два прибывших в Прагу меньшевика, “благодаря подавляющему преобладанию большевиков, оказались совершенно изолированными и влияния на ход работ конференции оказать не могли” [29]. От провокатора Романова узнает глава российской полиции и о том, что ““Степан” отличается исключительным развитием и основательно знаком с приемами партийной работы как практически, так и теоретически; уравновешенный, спокойный, он весьма заинтересовал Ленина...” [30].
Только вечером, усталый, покидает Ленин Народный дом. Но его рабочий день еще не кончается. Выпив чаю, он минут десять - пятнадцать отдыхает: ходит по комнате, заложив большой палец руки за пройму жилета. А затем садится за стол. Быстро просматривает газеты. Часто делает на полях пометки. Потом начинает писать. И работает до глубокой ночи.
Что же пишет Владимир Ильич в эти ночные часы, когда уже спит Прага? Может быть, проект резолюции, который предложит завтра делегатам. Или конспект речи. А возможно, просматривает записи для доклада на конференции о современном моменте и задачах партии.
Текст этого доклада не сохранится. Но мы узнаем о нем из воспоминаний Н. Семашко. “Это был основной вопрос, который должен был определить лицо конференции, построение и задачи партии,- расскажет он много лет спустя.- Нечего и говорить, что это был блестящий доклад, настолько сильный и неотразимый, что даже колеблющиеся не могли устоять против аргументации Владимира Ильича, хотя он, по обыкновению, не замазывал разногласий, а, наоборот, вскрывал их во всей остроте” [31].
И делегаты оценивают текущий момент так, как оценивает его Ленин. Они разделяют убеждение Ленина в том, что “задача завоевания власти пролетариатом, ведущим за собой крестьянство, остается по-прежнему задачей демократического переворота в России” [32].
Каждое утро в Народный дом на Гибернской приходит Яхим Гавлена. Он сидит с русскими товарищами до самого вечера. И расскажет потом в своих записках: “Ленин был душой конференции. Его речи, произносимые необыкновенно живо и горячо, принимались с воодушевлением, а его выступления в прениях встречали полное одобрение” [33].
Ленин говорит о революционной тактике русских социал-демократов. Делегаты, только что прибывшие из России, знают, что эта тактика подтверждена жизнью. Сводится она сейчас к тому, чтобы еще шире, чем до сих пор, сочетать нелегальную деятельность с легальной, вести борьбу за социал- демократическую программу в избирательной кампании по выборам в IV Государственную думу. Суть этой программы кратко можно выразить так: за революцию! “...Партия,- определяет Ленин общую тактическую линию РСДРП на выборах в Думу,- должна вести беспощадную войну против царской монархии и поддерживающих ее партий помещиков и капиталистов, неуклонно разоблачая при этом контрреволюционные взгляды буржуазных либералов... и их фальшивый демократизм” [34].
Сейчас более чем когда-либо, как отмечает в одной из речей Владимир Ильич, важна решительная борьба против разрушителей партии - ликвидаторов и троцкистов.
- Что такое глава примиренцев Троцкий? - спрашивает он делегатов и разъясняет: - Сей муж... под видом партийной нелегальной литературы, под сурдинку, контрабандой проводил в среду русских рабочих ликвидаторство. Нужно было вскрыть это. Необходимо было указать и на тех, кто вольно или невольно играет на руку Троцкому... Сейчас ведется борьба не на живот, а на смерть, и тут нечего хныкать, жаловаться [35].
Даже в короткие перерывы между заседаниями Ленин - с делегатами. Бродит с кем-нибудь по улицам полюбившейся ему Праги. Показывает достопримечательности города, рассказывает об исторических памятниках, о прошлом чешского народа. Или, пристроившись с каким-нибудь делегатом в опустевшей комнате, ведет с ним задушевный разговор.
Нередко это Серго Орджоникидзе. “В памяти моей запечатлелось: уголок комнаты, где происходили заседания конференции, большое окно или арка,- уединившись во время перерыва и понизив голоса до шепота, коренастый и плечистый Ленин с головой Сократа, приложив горсточкой руку ко рту, доверительно, именно доверительно, совещался с Серго,- пишет делегат от Саратова А. Воронский.- О чем-то расспрашивает либо слушает, поглядывая куда-то на стену, всегда настороженный, внимательный. Время от времени он наклоняется к самому уху Серго, да, теперь, в эту минуту, он наставляет его - и вдруг хохочет тихонько, приподняв плечи...” [36]
Когда же перерыв подходит к концу, Владимир Ильич вновь на председательском месте, Он внимательно слушает. Вставляет реплики. Выступает почти по всем вопросам - страстно, убедительно, уверенно. С особым гневом говорит о ликвидаторах. Требует изгнать их из рядов партии. Раз и навсегда положить конец их формальному объединению с большевиками. И делегаты поддерживают Ленина, Они призывают “всех партийцев, без различия течений и оттенков, вести борьбу с ликвидаторством, разъяснять весь его вред для дела освобождения рабочего класса и напрячь все силы для восстановления и укрепления нелегальной РСДРП” [37]. Они принимают решения, ставящие ликвидаторов вне рядов партии. Все основания есть у Владимира Ильича сообщить вскоре Горькому: “Наконец удалось - вопреки ликвидаторской сволочи - возродить партию и ее Центральный Комитет” [38].
Наступает время отъезда из Праги. Русские революционеры прощаются с тепло принявшими их чешскими социал-демократами.
У Е. Онуфриева - секретное поручение Центрального Комитета. Резолюции конференции уже отправлены в Россию. Онуфриеву надо ехать в Белоруссию и там получить их у надежного человека. И он добирается до первого белорусского приграничного городка. Отыскивает по указанному адресу нужного человека. Забирает у него две корзинки с литературой и в тот же день отправляется в Петербург.
Приехав в столицу, Онуфриев идет на Пятую роту - одну из пересекающих Измайловский проспект улиц. На заранее подготовленной квартире его ждут представители партийных организаций нескольких районов: их предупредил шифрованной телеграммой Серго Орджоникидзе.
Онуфриева встречают с распростертыми объятиями. Оживленная беседа затягивается до глубокой ночи. Подробно расспрашивают собравшиеся о ходе конференции, о ее решениях. И с особым интересом слушают рассказ своего делегата о Ленине, о его выступлениях.
Решения Пражской конференции становятся известны всем социал-демократам. В Петербурге о них сообщают на общегородском собрании в доме на Кожевенной. О них С. Орджоникидзе, С. Спандарян, М. Калинин и Е. Онуфриев докладывают в рабочих районах столицы. И в Париж к Ленину приходит резолюция Петербургского комитета. Она признает, что “созыв конференции в момент разгула реакции, разгрома организаций и идейного разброда членов партии, с одной стороны, и перед лицом важных неотложных
