«вьетнамский народ» и даже «израильский народ», является логичным и уместным, было бы странным присоединить к этому перечню «еврейский народ», так же как было бы некорректно говорить о «буддистском народе», «евангелистском народе» или «бахайском народе». Общность судеб приверженцев определенной конфессии, с необходимостью включающая ограниченную солидарность, не превращает их в единую народность или в солидарную нацию. Хотя жизнь человеческого общества и представляет собой сложнейший калейдоскоп переплетенных явлений и впечатлений, восстающих против любой попытки связать их математическими формулами, мы обязаны сделать все возможное для того, чтобы наши терминологические механизмы были четкими и аккуратными: с началом современной истории с каждым народом следует связывать объединяющую его народную культуру (простирающуюся от разговорного языка до кухни и музыки), но евреи, со всей их специфичностью, на протяжении своей долгой истории вплоть до сегодняшнего дня располагали «всего лишь» многогранной религиозной культурой (простиравшейся от неразговорного священного языка до всевозможных культов и церемоний).
Тем не менее мои многочисленные критики, в большинстве своем отнюдь не случайно — завзятые атеисты, продолжали настаивать на том, что историческое еврейство и его современные потомки являются народом, увы, уже не избранным, однако, вне всякого сомнения, исключительным и особенным, ни в коем случае не подлежащим сравнению с другими народами. Поэтому им — критикам — и было так важно насадить среди широкой публики мифологическую картину народного изгнания, будто бы происшедшего в I веке новой эры, сознательно игнорируя то обстоятельство, что образованной элите прекрасно известен его — изгнания — вымышленный характер; не случайно не существует ни единого исследования, ни единой научной книги, описывающей пресловутое насильственное изгнание «еврейского народа»[42].
Овладев эффективной, присущей Новому времени технологией сохранения и распространения исторических мифов, авторы мифа о вечном существовании и изгнании «еврейского народа» встали перед необходимостью: а) начисто стереть из памяти то обстоятельство, что иудаизм на протяжении целой эпохи, с II века до н. э. по VIII век н. э., был динамичной религией, активно привлекавшей прозелитов; б) проигнорировать целый ряд исповедовавших иудаизм государств, появлявшихся и какое-то время процветавших в разных географических регионах[43]; в) полностью исключить — одновременно из рассмотрения и из коллективной памяти — огромные массы людей, перешедших в иудаизм (прежде всего в этих государствах) и ставших фундаментом большинства иудейских общин мира; г) замаскировать «наивные» рассуждения на эти темы основоположников сионизма (прежде всего — основателя государства Израиль Давида Бен-Гуриона[44]), прекрасно знавших, что изгнание еврейского народа — исторический миф, и оттого считавших большинство палестинских феллахов этническими потомками древних евреев.
С теми же этноцентристскими целями наиболее отчаявшиеся и опасные среди моих оппонентов стали искать доказательства генетической общности всех евреев мира, «биологической печати», отделяющей их от человеческих коллективов, среди которых они жили и живут. Псевдоученые начали собирать, увы, с отталкивающей небрежностью, обрывки данных, которые должны обосновать изначальное предположение о существовании древней еврейской расы. После того как «научный антисемитизм» провалил внушающую ужас попытку обнаружить «еврейскую специфичность» в составе крови или чертах лица, возникла новая извращенная национальная мечта: доказать, что еврейская ДНК содержит ясные признаки имеющего общее происхождение единого «этноса», вышедшего из Эрец Исраэль и распространившегося по всему свету.
Основная, хотя ни в коем случае не единственная, причина столь удивительного упрямства, причина, ставшая мне лишь отчасти ясной в ходе работы над предыдущей книгой, на самом деле проста: каждый народ, согласно неписаному консенсусу, общему для большинства просвещенных политических концепций, обладает коллективным правом на владение определенной территорией, территорией, на которой он живет и которая его кормит. С другой стороны, религиозный коллектив как таковой, члены которого имеют различное происхождение и вдобавок разбросаны по разным странам и континентам, правом ни на какую конкретную территорию не обладает.
Этот историко-юридический подход не представлялся мне самоочевидным по следующей причине. В годы моей юности и даже несколько позже я, как и следует ожидать от «отпрыска» израильской системы образования, свято верил в существование едва ли не вечного «еврейского народа». Соответственно, я ошибочно полагал, что Библия — историческое сочинение, а исход из Египта — реальное историческое событие; в своем невежестве я нисколько не сомневался в том, что «еврейский народ» был силой изгнан со своей родины вслед за разрушением Иерусалимского храма — ведь этот тезис празднично запечатлен в Декларации независимости государства Израиль.
В то же время благодаря унаследованным от отца универсальным «кодам», основывавшимся на чутко воспринятой идее исторической справедливости, я не мог даже вообразить, что мой «изгнанный народ» обладает правом собственности на территорию, где не проживает уже «две тысячи лет», в то время как население, живущее там постоянно уже много столетий, таким правом не обладает. По определению, это право должно базироваться на конкретной системе ценностей, в рамках которой мы и требуем от других его признания. Только согласие местных жителей с «возвращением евреев» могло, на мой взгляд, сделать ту или иную модель «исторического права» легитимной с моральной точки зрения. С юношеской наивностью я полагал, что земля принадлежит прежде всего своим постоянным жителям, тем, чьи дома на ней стоят, кто на ней живет и умирает, а не тем, кто ее контролирует или пытается управлять ею издалека.
Когда, к примеру, в 1917 году лорд Артур Джеймс Балфур, британский министр иностранных дел, пообещал лорду Лайонелу Уолтеру Ротшильду «национальный дом для евреев», ему при всей его завидной щедрости и в голову не пришло построить этот «дом» на собственной родине — в Шотландии. Справедливости ради отмечу, что этот современный «Кир»[45] был вполне последователен в своем отношении к евреям. В 1905 году, став премьер-министром Великобритании, он активно добивался принятия суровых антиэмигрантских законов, направленных в основном против еврейских беженцев, спасавшихся в Британии от погромов в Восточной Европе[46]. Тем не менее декларация этого протестанта-колониалиста трактуется сионистской историографией (конечно, наряду с Библией) как основополагающий морально-политический документ, легализующий права евреев на «Эрец Исраэль».
Так или иначе, мне всегда представлялось, что попытка вернуть мир на несколько тысячелетий или даже столетий назад неизбежно ввергнет всю систему международных отношений в безумный разрушительный хаос. Неужели кому-либо может прийти в голову поддержать требование арабов возвратить им Пиренейский полуостров и создать там мусульманское государство — просто потому, что их предки были изгнаны оттуда в результате Реконкисты? Отчего бы потомкам пуритан, изгнанных из Англии, не вернуться в массовом порядке в страну своих предков, — чтобы создать там Небесное царство? Неужели хоть один вменяемый человек поддержит требование индейцев вернуть им территорию Манхэттена и выселить оттуда белых и черных американцев? Наконец, неужели мы должны помочь сербам вернуться в Косово и заново овладеть этой страной — лишь потому, что в 1389 году они выиграли здесь героическое, освященное традицией сражение, или по другой важной причине — ввиду того, что православные христиане, говорившие на одном из сербских диалектов, составляли абсолютное большинство населения края всего двести лет назад? Действуя таким образом — последовательно реализуя «исторические права», — можно без труда устроить нескончаемый парад безумств и несправедливостей, повергнуть мир в пучину исторических пропастей и посеять тотальный беспорядок, затрагивающий весь человеческий род.
В любом случае я никогда не воспринимал концепцию «исторического права евреев на Обетованную землю» как само собой разумеющуюся. Когда уже в студенческие годы я изучал принципы хронологического деления «письменного» периода человеческой истории, «возвращение» евреев после более чем 1800- летнего отсутствия показалось мне безумным скачком во времени, лишенным рационального хронологического обоснования. С моей точки зрения, оно мало чем отличалось от пуританского мифа о христианском «освоении» Северной Америки или африканерских представлений о колонизации Южной Африки, Ведь в обоих случаях колонизаторы уподобляли захваченную страну Ханаану, подаренному богом «истинному Израилю»[47].
Таким образом, я пришел к выводу, что «сионистское возвращение» — прежде всего удачное
