Немец вздернул голову.
– Я имею лично доложить главнокомандующему, – сказал он. – Прошу меня не задерживать. Я лейтенант гвардейского конного полка имени ее величества королевы Луизы барон Герцфельд.
– Очень рад, – сухо ответил адъютант, – но фельдмаршал слишком занят, чтобы выслушивать личные доклады каждого желающего. Напишите рапорт и подайте. А теперь позвольте мне пройти, – и, слегка отстранив изумленного барона, он прошел дальше.
Барон вернулся к группе своих товарищей и что?то начал говорить негодующим тоном. После его слов вся группа прусских офицеров, гремя саблями и гордо подняв головы, направилась к выходу.
Бахтеев с изумлением смотрел им вслед.
– Что же это такое? – невольно произнес он, – каждый прусский лейтенант считает, что главнокомандующий обязан его принять по первому слову.
Стоявший рядом пожилой полковник с седыми усами обратился к нему и сказал:
– Я всю русскую кампанию командовал батареей, а тут вдруг получил приказ сдать ее на пополнение прусских парков… Как же это, – в волнении продолжал он, – я каждое орудие в батарее по имени звал! И что ж теперь? Теперь и я без дела. Мало того, сколько им пороху да снарядов передавали, смотри, пожалуй, и до орудий добрались. Вот я и пришел к Михал Ларивонычу. С турецкой войны знает меня. Не таковский – не выдаст.
К разговору присоединились и другие. Большинство оказалось недовольных. Кто неожиданно был переведен из армии» своего» Витгенштейна к Бюлову или Блюхеру, кто, явившись из госпиталя, вдруг находил свою должность замещенной и оставался не у дел, некоторые, как в свое время Бахтеев, были исключены из службы» за смертью». Вообще стремительное движение русских войск вперед, поспешный переход через Неман внесли в армию настоящий хаос. Не хватало провианта, пороху, снарядов. Армия таяла от болезней и изнурения, лошади падали…
Бахтеев слушал и не верил ушам… Как! При таком положении дел лететь вперед на борьбу с великим полководцем, в чужой стране!.. Сердце его сжималось от тоскливого предчувствия…
Наконец появился торжествующий Зарницын.
– Идем наверх. Главнокомандующий сейчас примет вас, – сказал он.
Наверху их встретил тот же адъютант, приятель Семена Гаврилыча, поручик Рощин.
– Подождите минутку. Сейчас я доложу о вас генералу Толю, – произнес он.
Прошло еще несколько минут. Рощин вернулся и провел их в соседнюю комнату. Там их встретил Толь.
Он очень любезно поздоровался с молодыми людьми и осведомился, чего именно они желают.
– Мы хотим поскорее попасть в действующую армию, в какой?нибудь передовой отряд, – ответил Бахтеев.
– А, ну что ж, это нетрудно, – сказал Толь, – вы, я вижу, оба кавалеристы, – добавил он, окинув их взглядом.
– Да, ваше превосходительство, – ответил Новиков, – и если возможно, мы хотели бы получить назначение в один отряд.
– Низус и Эвриал, – улыбнулся генерал.
– И потом, ваше превосходительство, – добавил Лев Кириллович, – мы бы просились в состав отряда, находящегося под командой русского генерала.
Толь недовольно поморщился.
– Это я не понимаю, – сухо сказал он. – Мы сражаемся за одно дело, и мы все братья. Его величество не одобряет подобных чувств своих офицерах.
Бахтеев молчал.
– Впрочем, – снова начал генерал, – это пока еще не представляет затруднений.
Он подошел к столу и наклонился над развернутыми листами.
Несколько минут он рассматривал их, словно соображая.
– Отлично, – сказал он наконец, – вы хотите вперед? Мы вас назначаем в корпус Винцингероде, в бригаду генерала Ланского, в Сумский драгунский полк. Это вас устраивает?
Молодые офицеры поклонились.
– Рощин, – обратился Толь к молодому адьютанту, – заготовь приказ.
В эту минуту из кабинета фельдмаршала вышел дежурный офицер и произнес:
– Здесь ли князь Бахтеев? Его светлость желает принять его.
– Я, – ответил Лев Кириллович.
– Пожалуйте, – любезно проговорил офицер, приоткрывая дверь.
С чувством невольной робости, несвойственной его характеру, Бахтеев переступил порог кабинета. Дверь за ним затворилась. Он сделал шаг вперед и почтительно поклонился. Он давно, чуть ли не с самого Смоленска, не видел Кутузова и теперь был поражен его болезненным видом. До сих пор все слухи о болезни фельдмаршала он склонен был считать интригой со стороны его врагов, всеми силами старавшихся доказать, что старый фельдмаршал уже не годится в вожди. Но теперь он сам увидел и почувствовал, что этот старец уже стоит на краю могилы.
Кутузов поднял на него безучастный, утомленный взор.
– Ты князь Бахтеев, племянник Никиты Арсеньевича? – спросил он.
– Да, ваша светлость, – ответил Лев Кириллович.
– А, ну, здравствуй, – продолжал Кутузов, – мы большие друзья с твоим дядей, подойди ко мне. Ближе!
Лев Кириллович подошел вплотную к креслу фельдмаршала.
– Дай обнять тебя, – с чувством произнес он, – ты словно гость залетный из стран моей молодости.
Он обнял склонившегося к нему Льва Кирилловича и поцеловал его в голову.
– Ну, Христос с тобой, – начал Кутузов, – я получил письмо от князя Никиты. Он пишет, что ты молодец, да это и сам я знаю. Этих крестиков я даром не давал, – он кивнул на Георгиевский крест, белевший в петлице Левона. – Ну, что старик? Как живет? Чай, не такая развалина, как я?
Левон ответил, что дядя вполне здоров и даже несколько месяцев тому назад женился.
Слабая улыбка промелькнула в лице князя.
– Ах, он злодей! Не забыл прежних авантюр, – произнес он. – На ком же?
Левон сказал.
– И, поди, хороша? – даже несколько оживляясь, спросил князь.
Старый фельдмаршал питал слабость к красивым женщинам.
– Ее находят красавицей, – ответил Левон, невольно побледнев, до такой степени ярко промелькнуло в его воображении прекрасное лицо Ирины.
– Эх, эх! – тяжело вздохнул фельдмаршал, – суета сует и всяческая суета, – в горьком раздумье, как бы про себя произнес он.
Минутное оживление исчезло с его лица, и оно вновь приняло утомленный, болезненный вид.
– Да, – вдруг сказал он, – так оставайся при мне пока…
– Ваша светлость, – быстро ответил Левон, – я уже записан генералом Толем в Сумский драгунский полк.
– А, вот как, – тихо сказал фельдмаршал. – Ну, что ж, с Богом. Будешь писать дяде – поклонись от старого друга… Ну, с Богом, – повторил он.
Он снова обнял Левона и перекрестил его. У порога Левон обернулся и в последний раз взглянул на старого вождя.
Кутузов смотрел прямо перед собой и, казалось, уже забыл о самом существовании Левона. Он словно во что?то вглядывался, что смутно и неопределенно рисовалось перед ним вдали.
Левон вышел на цыпочках, словно из комнаты умирающего, с тяжестью в сердце и с ощущением непривычного, странного щекотанья в горле.
– Ну, слава Богу, – с облегчением произнес Новиков, выйдя на улицу, – можем сказать: «ныне отпущаеши»… А о чем говорил с тобой фельдмаршал?
