елочку, хныкая и причитая. Стон неимоверного облегчения, переходящий в раздосадованное урчание – Никита наконец-то избавился от своей обузы и обнаружил, что вместо заслуженного отдыха он должен что-то делать и куда-то стрелять…
Подозревая, что их снова оставляют с носом, боевики занервничали, стали возмущаться. Оставшаяся «чертова дюжина» снова залегла. Попыток встать в полный рост они больше не предпринимали, решили до последнего двигаться ползком. Они волоклись по-пластунски, усердно кряхтели, вели прицельный огонь по косогору. Глеб успел произвести несколько выстрелов, после чего его позицию накрыла лавина свинца! Пули рвали в клочья остатки косогора, проносились над головой, как истребители на учениях. Он сполз с возвышенности, съежился в позе зародыша, чтобы занять поменьше места, зарылся в глину. И он не видел, как неприятель на левом фланге форсировал события, боевики ползли, ускорялись, не встречая сопротивления, обтекали его позицию…
– Ловите, мужики! – выкрикнул Крамер, швыряя гранату из-за дерева. – Это вам на опохмел!
Расцвел огненный куст, вырвав с корнем одиноко стоящую «чинару». Будь у мужиков побольше выдержки, все было бы в порядке. Не могла им, лежащим, навредить наступательная граната, взорвавшаяся в пятнадцати метрах. Но самообладание изменило, нервы на пределе, от каждого чиха готов на дерьмо изойти… Двое подскочили, бросились назад и вразнобой попадали под прицельным огнем Крамера, который у себя за деревом только того и ждал. Он злобно рассмеялся. Застрочил смешной израильский автоматик, и из двоих, перебежавших на левом фланге, до небольшой ложбинки добрался лишь один – а второй остался лежать, раскинув руки, молитвенно таращась в небо, затягиваемое пеленой сумерек. Молодец, Ольга! Гавкнула винтовка «М-4», и тот, что добрался до ложбинки, в ней и остался – с дырочкой во лбу и кашей на затылке. Никита тоже неплох, чего уж там, поменьше бы надо на него наезжать…
– Эй, страус! – крикнул из леса Никита. – Ты там сильно в песок не зарывайся, хорошо? Сейчас мы ударим в три ствола, а ты тикай со всей прыти! И мы тебя очень умоляем, не дай им себя подстрелить, договорились?
Глеб несся, как заяц, пригнув уши к земле, не чувствуя ни рук, ни ног, ни головы. Петлял, нарезая замысловатую траекторию. А товарищи прикрывали его, не щадя ни ушей, ни патронов. Заранее подготовились – чтобы не тратить времени на перезарядку, просто хватали другой автомат и палили дальше. Боевики стреляли, но сумбурно и крайне неэффективно – пули выли где-то «лесом», ломали ветки, обтрясали хвою с еловых лап. Он споткнулся уже на излете, когда до чащи оставались считаные метры, – но не растерялся и остаток пути катился, как выпавшая из поленницы чурка. Вкатился в лес, подмяв какую-то жесткую поросль, взлетел на бугорок, взмыл, словно на трамплине, жестко приземлившись в покатой ложбинке, усыпанной хвойными иголками. Быстро очнулся: успеем еще понежиться и постонать. А вокруг – такое милое доброе ретро: Даша дрожала как осиновый лист. Рвался на волю и мычал гениальный профессор всех времен и народов… Крамер сполз к основанию толстокожей сосны и энергично передвигался по-пластунски – а ему навстречу, закусив язычок, ползла чумазая, как поросенок, Ольга, таща и костыль, и «узи» – и весь бинт на ноге пропитался кровью…
– Бинго! – восторженно орал Никита, окопавшийся за сучковатым поваленным деревом. – Он снова с нами! Эй, народ, уходите, я их задержу!
Глеб схватил за шиворот Дашу, но она вдруг вывернулась и злобно проорала ему в лицо:
– Не трогайте, сама побегу!
Он пожал плечами: дело хозяйское. Схватил за шиворот Ландсберга, отвесив для приличия зычную плюху. Заметил краем глаза, как Даша, озираясь, уже пробирается между лапами елей, Крамер взваливает на горбушку Ольгу – отличное решение (может, ему и профессора на шею посадить?), а Никита за пеньком перезаряжает штурмовую винтовку и ловит мишень в прорезь прицела с таким усердием, что не замечает, как язык отваливается от головы…
Никита догнал их метров через сто – он топал, как слон, сотрясал пространство витиеватыми «культурными» выражениями, вполне доказывающими, что в нашей стране можно прожить и без мата. Тропинок в этом лесу, к сожалению, не было (кто бы их топтал?), и возникало настораживающее чувство, что группа россиян – первые люди на этом острове за последние десять или двадцать тысяч лет. Хищные еловые ветки лезли в глаза, деревья смыкались лапами, прорываться сквозь жесткую хвою приходилось с боем. Мягкий мох как-то подозрительно прогибался под ногами, паутина оплетала лица, гнилые коряжины и паданцы норовили переломать ноги. Пот хлестал с людей ведрами.
– Ты их всех убил, Никита? – с надеждой спросил Крамер, со скрипом поворачивая голову.
– Никого не убил, – признался как на духу молодой офицер – он выворачивал руку, пытаясь дотянуться до спины, – видимо, хвоя навалилась за шиворот. – Другая у меня была задача, Юрка, – не убить, а задержать. Считайте, что на минутку-другую я их задержал.
– Сколько же их осталось?
– По ходу, девять… – простонала с загривка Крамера подпрыгивающая Ольга (и снова белая лошадь верхом на принце?). – Не считая тех, что остались на катере… если там кто-то остался на катере…
– И вся толпа, между прочим, топает за нами. – Никита привстал и поводил носом, а потом гусиными прыжками догнал товарищей. – Может, засаду им устроим?
– Да хрен им тут устроишь – в этом волшебном лесу… – ворчал Крамер. – Сам в свою засаду попадешь, да еще и ноги переломаешь… Нужно их выманить на открытое место, а потом хорошенько подумать…
– А где ты думать собрался, мыслитель?
Лес оборвался внезапно – они не поверили своим глазам, когда за шапками елей что-то забрезжило… и распахнулось темнеющее небо, донесся приглушенный рокот прибоя! Этот остров был вытянут с севера на юг, представляя что-то вроде неровного эллипса. Пришельцу с запада он казался внушительной частью суши, но стоило его пересечь в восточном направлении – как от острова ничего не оставалось!.. А они ведь прошли не более пятисот метров! Но до моря еще было далеко. Береговое пространство было сплошь усеяно скалами. Они громоздились повсюду – суровые, убедительные, обросшие мхом, не такие замысловатые и забавные, как в южных широтах, – при взгляде на них ощутимо чувствовалась северная твердь. Зубастые клыки вздымались на высоту трех-четырех метров, между ними оставались узкие бреши, из которых произрастала куцая растительность, там валялись обломки камней, отвалившиеся от скал фрагменты.
– Пошли, пошли… – торопил Глеб и принялся первым спускаться в низину, волоча за собой полуобморочного профессора.
Решать надо было немедленно, пока оставалась фора – одна-две минуты. Он вертел головой, выискивая что-нибудь похожее на укрытие. Провалы, расщелины, опутанные мягким вереском и пахучим можжевельником. Яма с обрывистыми краями. Монолитная скала – как будто вздыбленная, порванная в нижней части – образовалась ощеренная пасть между монолитом и каменистой почвой, сантиметров семьдесят в высоту… Он кинулся к скале, встал на корточки, сунул нос в черноту – никто не откусил, и такое ощущение, что в эту пасть можно с успехом затолкать несколько взрослых человек…
– Залезаем и ни о чем не спрашиваем, – отрезал он. – И чтобы ноги не торчали.
– Так уж ни о чем не спрашивать? – начал возмущаться Никита.
– Я сказал! – рыкнул Глеб. – Нет, без шуток, мужики, – перешел он на миролюбивый тон. – Все понятно, мы устали, мы охренели от всего, что случилось в этот веселый день, и я охренел и устал не меньше вашего. Но толпой партизанить против этих ублюдков я вам не позволю. Постараюсь справиться в одиночку. Если не справлюсь, будете добивать их сами. Полезайте в щель, и чтобы ни звука.
– Но нас же найдут здесь, – кочевряжился Никита.
– Не найдут, я оттяну их на себя. А если найдут… Ну что ж, мужики, с нами силы света, отбивайтесь до последней капли крови… – Он подмигнул товарищам, хищно осклабился, потрепал их по плечам и стал карабкаться на камни.
Он уходил все дальше, перебирался с глыбы на глыбу, чувствовал, как от волнения учащается пульс, кружится голова, дикая усталость гнет к земле. Он отдалился метров на шестьдесят, забрался на покатую скалу, убедился, что с обратной стороны можно спрыгнуть без увечий и раствориться в каменном царстве, занял позицию, спрятавшись за выступом. Он шел практически порожняком. За спиной автомат для подводных «занятий» – с полным магазином на тридцать патронов, в руках штурмовая «М-16», три рожка в подсумке за поясом, затянутым поверх «цивильной» куртки. Эти резинщики еще не угнездились! Он
