он совершенно не ловит мышей. Однако сигнализация, благодаря его стараниям, сработала. Неплохая, кстати, техническая новинка, Чак.
– Этой новинке в обед сто лет, – усмехнулся тот, что пониже. – Но на нее по-прежнему клюют. Вы оценили, товарищ? – последнее слово он произнес намеренно с искажением – получилось немеркнущее ленинское «товагищ».
– Я впечатлен, – скрипнул Глеб, выбираясь из прострации. – Передайте вашему дворецкому, господа…
Но кончилось время для совершения глупостей! За спиной скрипнула половица. Он собрался обернуться, но тут на него сзади набросили кусок рыбацкой сети, который мигом спеленал его по рукам и ногам! Глеб вертелся, ругался матом, топор выпал из рук – и только больше запутывался. А двое с автоматами откровенно потешались. Его толкнули – он упал, и тот тип, лица которого он не видел, с кряканьем мультяшного Дональда Дака ударил его ботинком по виску. Сломалась картинка…
Очнулся Глеб Дымов, когда ему на нос стали выливать тонкой струйкой воду из бутылки. Он фыркал, вертел головой, пытался разлепить веки. Он не чувствовал конечностей – только голову, которая горела ясным пламенем и трещала, как печка. Руки были связаны за спиной, ноги, кажется, тоже. Над ним склонились три физиономии, они уже не улыбались. У «дворецкого», к которому у Глеба накопилось несколько неприятных вопросов, бороды не было – у него вообще никаких волос на голове не было, не считая бровей, которые он зачем-то выщипывал.
– Уоррен, он очень пристально и недобро на тебя смотрит, ты заметил? – обнаружил Стэнли. И загнул громоздкую фразу на английском с американским уклоном, смысл которой сводился к простому – «бестолков, да памятлив».
– Да пошел он, – бесхитростно сказал Уоррен.
– Мистер, мы не садисты, – сказал Стэнли. – Вы сами сюда пришли, так что будьте добры соответствовать. С вашими товарищами разберутся позднее, это не наша задача. Не будем ходить вокруг да около, сразу проясним, что мы от вас хотим. Мы ценим вашу подготовку, скорбим по нашим убитым коллегам, которых вы отделали очень даже показательно, горим жаждой праведной мести… однако готовы сохранить вам жизнь, если вы правдиво ответите на несколько вопросов.
– У профессора Ландсберга при себе было нечто… – растягивая гласные, начал Чак.
– «Нечто» – в океане… Просьба поверить, джентльмены… – расклеив губы и откашлявшись, выдавил Глеб. – Был бой, профессор махал своим излучателем, в него попала пуля и выбросила его изобретение в океан… Увы, это правда…
Сомнительно, что эти трое заканчивали психологический факультет, но в поведении и словах пленника имелось нечто, допускающее, что он не врет. Трое взяли тайм-аут, выбыли из кадра и стали о чем-то совещаться. Они наперебой шептались, спорили, Уоррен предлагал применить «радикальное средство ведения допроса» – тем более что этот русский ему совершенно не нравится.
– А назови мне хоть одного русского, который тебе нравится, – ухмылялся Чак.
– Шарапова, – подумав, с ударением на «о» сказал Уоррен. – Впрочем, какая она русская, она наша…
– Эй, послушайте… – захрипел Глеб, не имеющий ни малейшего желания становиться жертвой «радикального средства». – Излучатель утерян… и что бы вы со мной ни делали, господа, другого ответа не будет, поскольку это действительно так… Если не верите, поорите в мегафон моим товарищам – они вам скажут то же самое… Выслушайте дочь профессора – все происходило на ее глазах…
– Ну, допустим, мистер, допустим, – с расстановкой сказал Стэнли. – Информацию проверят, можете не сомневаться. А теперь вопрос, на который вы должны дать правильный ответ. Подумайте хорошо, прежде чем ответить. Вы, конечно же, знаете, где в грузовом трюме находится контейнер, в котором перевозили мистера Ландсберга, не так ли?
А вот это уже что-то интересное. В контейнере осталась техническая документация, чертежи и прочие ценные материалы. Там остался компьютер, содержимое которого стоит бешеных денег. Этим троим вовсе не обязательно вскрывать контейнер и копаться в его «контенте» – можно подождать своих, не давая чужакам приблизиться к «Альбе Майер». А уж люди со специальным образованием и навыками все сделают. Но они, похоже, этого не хотят и не прочь наложить лапу на материалы профессора. Кто потом докажет, что это именно они покопались? Глеба ликвидируют, а сами – молчок. То есть можно предположить, что эти трое решили затеять собственную игру…
– Разумеется, господа, я знаю…
Их лица разгладились, образовались безупречные американские улыбки.
– Продиктуйте, пожалуйста, номер контейнера, а также опишите место, где он находится.
– Мне очень жаль, господа, но номер контейнера я сообщить не могу, поскольку не стремился его запомнить. Это правда. Но я могу вам рассказать, где он находится. Хотя там такая каша, что вряд ли вы сможете найти его самостоятельно…
Зашифрованный посыл восприняли правильно. Трое снова начали совещаться. Он не возражал – пусть его везут на «Альбу Майер», а там он улучит возможность, чтобы принять бой. Сделать это на катере невозможно, нужно срочно менять «место проживания». Он действительно мог бы показать американцам контейнер – подумаешь, невидаль, его все равно найдут, и совесть может спать спокойно, поскольку в полученном им задании ни разу не фигурировали слова «профессор Ландсберг» и «контейнер»! Да, его убьют после того, как трое вынесут из контейнера материалы, но он ведь предупрежден – а стало быть, вооружен, пусть даже условно…
– Ну что ж, в таком случае вы нас проводите.
Кто бы возражал. И будем побратимами.
– Послушайте, – заволновался он, – а почему я должен с вами сотрудничать?
– А почему вы должны были нас убить? – хищно засмеялся лысый, как булыжник, Уоррен.
И бессмысленно доказывать, что он не собирался их убивать, а хотел лишь взять в заложники.
– Открою вам секрет, мистер, раз уж пошла такая любезная беседа… – добродушно улыбнулся Стэнли. – Если вы все сделаете правильно, то мы оставим вас в живых, если нет, то… – Он сделал многозначительную паузу.
– То в живых вы не останетесь, – закончил низкорослый Чак и хихикнул.
– А теперь не обессудьте, мистер… – Он поздно почувствовал угрозу, исходящую от давнего обидчика Уоррена. Успел лишь напрячься, но не помогло – удар ботинком по виску вновь швырнул его в пучину беспамятства…
Лучик сознания забрезжил, когда его бросили на дно резиновой лодки. Дождя, похоже, не было – по крайней мере, по голове ничего не стучало. Какая переменчивая здесь погода… Он приоткрыл глаза и обнаружил, что все прибрежное пространство затянуто беспросветным туманом. Молочные завихрения клубились у самой воды, забирались в лодку. Сомнительно, что в таких условиях товарищи из леса разглядят, как от катера к контейнеровозу движется лодка. А если и разглядят, что изменится? Люди по одному перегружались в неустойчивую посудину, Глеба прижали к борту. Он лежал, изогнутый крючком, с завязанными за спиной руками, пытался большими пальцами дотянуться до узлов – хотя бы разобраться, в чем там дело (судя по ощущениям, это был не скотч). Американцы постарались – развязать невозможно. Единственное, что позволяла «физика» тела, – это быстро пропустить ноги через связанные руки и иметь при этом хоть какую-то степень свободы. Но только не сейчас – в тесноте это сделать невозможно. Мотор не включали, было слышно, как плещется вода под веслами. Качка сохранялась, шторм переходил в разряд «очень умеренный» и никакой угрозы уже не представлял. Люди молчали, лодка двигалась сквозь туман поступательными рывками. Из мглистых завихрений проявлялось величественное тело контейнеровоза. Не хотел он отпускать от себя Глеба Дымова… В голове частично прояснилось. Он обнаружил, что ноги не связаны – в чем большой просчет американцев. Организм – в упадке, но если прикажут биться до последнего, то куда он денется? Лодка огибала полузатопленную корму торгового судна. Прорисовалась пробоина в задней части правого борта – теперь она была такая, что в нее без усилий могла заплыть небольшая лодка – и сразу в грузовой трюм. Впрочем, Чак, сидящий на веслах, не рискнул вести ее через рваные края наружной обшивки. Лодка качалась, кто-то выбрался из нее, погрузился в воду, швартовал веревкой за какой-то выступ, потом подтаскивал, взгромождал на поперечную балку. Его вытаскивали грубо, никак не по-джентльменски. Глеб скрипел зубами, голова работала, тело слушалось, но он не мог
