компании Олега. Она открывала кабинет своими ключами, и в затылке вдруг что-то ледяно заломило, как от глотка очень холодной воды. Дыхание сбилось, перед глазами все запрыгало… Она бы упала, если б ее вовремя не подхватили за руки – Никита с одной стороны, Олег с другой.
Так бывает: переходишь, о чем-нибудь задумавшись, улицу, а мимо тебя – в нескольких сантиметрах – промчится, с истошным визгом покривившись, многотонный грузовик. Тебя шатнет воздушною волной, ты чертыхнешься, добежишь до тротуара, и уже там, на тротуаре, ноги твои ослабеют, потому что ты вдруг поймешь,
Никита Ломов стоял, опершись локтем о полку шкафа, где хранились кубки, завоеванные воспитанниками на спортивных соревнованиях за все годы существования детдома. Он хмурился, точно от головной боли, мял кисти, хрустя суставами пальцев – вроде бы уже и не осталось ни одного не сдвинутого с места сустава, а пальцы все хрустели и хрустели.
– Нет, ну почему нельзя было сразу мне позвонить? – в который раз раздраженно спросил он у Олега, сидевшего напротив Марии Семеновны. – Неужели трудно было догадаться, что произойдет, если на вызов приедут сотрудники из… местного отделения, а? Что – подручные Елисеева такие дураки, что не подстраховались, что ли?
– Могли и не подстраховываться, – буркнул Переверзев. Он крутил в руках сигарету, явно страдая от желания закурить, но не решаясь сделать это. – Делов-то было – трем здоровенным лбам влезть на территорию и девку вытащить. Тут один охранник и воспитатель, который… э-э…
– Ну, спал я, да, опти-лапти, – виновато передернул плечами Евгеша. – Потому что не могу двое суток подряд бодрствовать, не мальчик ведь уже. И потом – кто мог подумать, что этакое случится? У меня до сих пор в голове не укладывается… Это ж форменный бандитизм! Если бы не Олег…
Переверзев перевел взгляд на Трегрея:
– Да… Откуда ты взялся такой? Четырех мордоворотов уделал. А я-то тогда не верил, что это ты Крачанова с компанией покоцал, а не они тебя.
Олег промолчал на это. Промолчали и остальные, присутствовавшие в кабинете. Несомненно, у каждого из них были свои предположения насчет «откуда он такой взялся», но эту тему уже давно никто не поднимал. Олег упрямо отказывался говорить об этом.
– Борман… Кардинал… – пробормотал задумчиво Никита. – О Кардинале я что-то слышал, давно уже… Что-то из разряда городских легенд: мол, в прошлом офицер спецслужб, а в нынешнее время самый крутой наемник.
– Слухи, – буркнул Переверзев, – Кардинал этот… Я тоже слышал. Говорили, что это он в середине девяностых, якобы под прикрытием ФСБ, валил оборзевших авторитетов. Брехня! Если бы это правдой было – разве ж он до сих пор разгуливал по улицам? Слили бы его давно…
– Вас никто не винит, Евгений Петрович, – заговорила Мария Семеновна. – То, что произошло, действительно, из ряда вон… Это какой же наглостью надо обладать… – покрутив головой, она цокнула языком. – Нет, не так… Это уже не наглость, это абсолютная убежденность в собственном всесилии. И, что самое интересное, оправданная убежденность. Отпустили этих ублюдков без протокола, без ничего… Можно подумать, мы в джунглях живем: кто сильнее, тот и прав. Даже удивительно…
– Я не вижу ничего удивительного, – резко проговорил Олег. – Когда не соблюдаются законы, общество низвергается именно до первобытной, полузвериной стадии.
– Ну, это не так, – угрюмо возразил старлей. – Закон есть. Только у нас… право на его соблюдение отстаивать надо. Такие здесь… особенности национальной жизни.
– Не больно-то его отстоишь, – высказался Переверзев. – Вон как меня… Коленом под зад. Дал Михалыч бумажку, сказал: «пиши…»
– А ты и написал, Степаныч, – в тон ему продолжил Никита Ломов. – Рыков тебя под дулом пистолета, что ли, держал?
– Не под дулом, а все же…
– Сам написал по собственному желанию, чего теперь жалуешься? Мог ведь и не писать.
– Это я теперь и сам понимаю, – вздохнул Николай Степанович. – А тогда-то… Мы ведь как привыкли: начальство сказало, мы сделали.
– Давно надо было отвыкнуть. Да и раньше… привыкать не следовало.
– Тебе хорошо говорить, Никита! – повысил вдруг голос Переверзев. – Ты вон – молодой, учился сколько, тебя на «фук», как меня, не возьмешь. И то – я диву даюсь до сих пор, как это тебя Михалыч еще не сломал. От дела тебя не отстраняет…
– Не отстраняет, – ответил Ломов спокойно, но чувствовалось, что за этими его простыми словами стоит очень многое. То, что ему пришлось пережить за последнее время. – А не отстраняет, потому что я сказал ему… дал понять, что все равно не успокоюсь, пока не уволит к чертям собачьим. А увольнять меня он – без какой-либо причины – не имеет права… Ладно, не об этом сейчас. Главное другое. Первое: сомнений в том, кто нам противостоит, больше нет. Второе: за нас взялись серьезно.
– Куда уж серьезнее… – вздохнула Мария Семеновна, – Славик-то, охранник, на больничном. Сотрясение мозга у него, ушибы… А напарник его круглосуточно сидеть на посту не сможет.
– Во! – кивнул Никита, будто только сейчас вспомнил об этом. – А я на этот счет уже подумал…
Он достал мобильный телефон, набрал номер.
– Ага, да, – сказал он в трубку, – это я. Поднимись на второй этаж. Что?.. Пропустят, я сейчас скажу… Мария Семеновна, – убрав телефон обратно в карман, обратился он к директору детдома, – там человечек на проходную сейчас зайдет… он меня сюда и привез… Пусть его пропустят.
– Хорошо, – ответила Мария Семеновна, сняла трубку рабочего телефона и отдала соответствующие распоряжения. А потом вдруг спросила: – А почему нет с нами Виктора э-э… Как по отчеству вашего друга, Николай Степанович?
– Да фиг его знает, – пожал плечами Переверзев, – не помню. Всю жизнь я его Гогой звал. Почему его нет? Да потому что он свой план в жизнь воплощать начал. В смысле: поехал в Елисеевку устраиваться подсобным рабочим.
– Не угомонился? – удивилась Мария Семеновна.
– Говорил я ему! – с досадой произнес Ломов. – Что за мальчишество!
– Да без толку его уговаривать, – проворчал Николай Степанович. – Если что задумал – все, не свернешь его. Дурацкая голова – энергии в нем на десять бизнесменов хватает, а куда приложить, не знает. Я ему все уши прожужжал о том, что гораздо больше он нам помог бы, если по старым связям своим статейки куда надо пихнул про этого козла. А он…
– Итак, – резюмировала Мария Семеновна, – что теперь?
– А что? – поднял голову Никита. – Да все то же. Будем гнуть свою линию, и будь что будет. Не может же Елисеев всех купить. Ответит по закону. Правда, прокурор… – недоговорив, он махнул рукой. – Ладно, прорвемся… Но стеречься нам надо пуще прежнего… Мария Семеновна, вашим ребятам временно лучше вообще в увольнительные не ходить. Степаныч, а ты… Конечно, сам решай, но… у тебя семья. Может, заберешь заявление? Чтобы Елисеева прижать, нам и одного заявления хватит.
– Вот уж хрен! – решительно отверг это предложение бывший прапорщик. – Я в больнице и так прописался, а теперь еще и ночами там рядом дежурить буду. В конце концов, если что… на меня, наверное, сначала выйдут. А там уж и будем решать.
– Ну… это твое право. Эх, поставить бы к твоим в больницу охрану, но кто санкцию даст? А ты, Олег, что молчишь?
– Мне надобно право свободного выхода с территории детского дома, – сказал Олег, обращаясь к Марии Семеновне. – Неразумно всякий раз, когда возникнет такая необходимость, утруждать вас выписыванием увольнительных.
– Н-ну… – поколебавшись, проговорила директор. – Ладно… Пусть. Получаешь такое право.
– А что касаемо выводов… – задумчиво произнес Трегрей. – Да, сегодня ночью я понял… Я думал, мы сражаемся с одним человеком. А оказалось, мы сражаемся со всей государственной системой в целом. Но ведь это… невозможно? А получается, что – возможно. Вот этого я никак понять не могу. Никак не могу.
