«поддержать спортивную форму». Они называли это именно так. Сильно разочарованный, пришел он назад и мысленно многократно извинился перед своей Ильзой. Когда сослуживцы предложили Роберту Розену прогуляться с ними в город, то он лишь сказал, что его жена как раз сейчас беременна. Вечером Вальтер Пуш успокоил свою совесть тем, что написал Ильзе длинное письмо.
31 августа в половине четвертого пополудни русский военнопленный зарубил лопатой немецкого конвоира и убежал в лес.
В жаркие дни к ней подступала небольшая тошнота. Матушка Берта отсылала Эрику на кухню готовить еду, в то время как сама ехала на поля, чтобы помогать там собирать урожай. Поэтому Эрика проводила эти дни в крестьянском доме в одиночестве, сопровождаемая лишь ребенком в своем чреве. Она стояла у плиты, помешивала суп и высматривала, не покажется ли почтальонша с полевыми письмами. Временами заходила матушка Луиза, чтобы удостовериться, все ли в порядке, и напомнить своей дочери, что вера в Бога превыше всего.
Довольно скоро беременность стала заметной. Эрика не старалась ее скрывать. С гордостью несла она по деревне свое раздавшееся тело. Выглядела она здоровой и цветущей, и каждый, с кем бы она ни заговаривала, полагал, что у нее, скорее всего, будет мальчик.
Несчастье случилось во время сбора урожая ржи: Кристоф упал с воза и сломал себе ногу. Герхард отвез его в город, где ногу вправили и наложили гипс. Через десять дней он возвратился домой, но скорее хромал, чем шел по двору, и первое время годился лишь на то, чтобы держать вожжи и то, когда ему помогали подняться на козлы. Прежде чем Брёзе получил обещанных иностранных рабочих, помещик выделил им двух русских пленных на подмогу. Он заверил, что выбрал самых надежных: двух спокойных отцов семейства, проживавших под Новгородом, но матушка Берта беспокоилась, что может произойти нечто ужасное. Позднее она преодолела свой страх и стала подавать русским к ужину ножи и вилки.
В августе всплыло название Сталинград. В Подвангене это слово не вызвало беспокойства. Роммель был в ливийской пустыне, горные стрелки на Кавказе, а вот теперь появился и Сталинград. Это были наиболее примечательные события того позднего лета. После того, как матушка Берта увидела на географической карте в бюро у бургомистра, насколько удалена Волга от Подвангенского озера, а конкретно это составляло две тысячи километров, то она от всего сердца пожелала, чтобы ее сын не шагал в сторону Сталинграда. Эрике также не хотелось, чтобы мужа называли «Сталинградским бойцом», столь громкие названия были ей не по душе. Герхард боялся, что ему после Сталинграда вовсе ничего не достанется. Он все чаще говорил о том, что хочет пойти добровольцем, чтобы вкусить хотя бы частичку столь великих времен.
Печальное событие случилось в последний день месяца. Через год своего плена Миша-запевала потерял терпение и рассудок. Конвоир сидел на пне, курил свою трубку и жмурился, глядя на послеполуденное солнце, как вдруг Миша подкрался к нему и, не говоря ни слова, ударил солдата по голове лопатой, которой добывал торф. После чего схватил его винтовку и убежал в лес. Конвоир залил своей кровью торфяную землю и умер в повозке, когда его бросились везти в город. Через двое суток Миша застрелил недалеко от города Норденбург немецкого полицейского, который попытался его задержать. Пришлось задействовать сотню солдат, чтобы прочесать участок леса у Гольдапа. Под конец этой облавы пули, выпущенные из пулемета, разорвали Мишу на части.
В бараке поместья, где размещались военнопленные, царила теперь тишина; у русских больше не было запевалы. Так продолжалось недолго, вся группа пленных была заменена, в поместье прислали новых. Как выяснилось, они были взяты в плен в харьковском котле. Но эти пленные уже не пели.
