Если у тебя есть силы, то ты обязан бороться и умереть за свое Отечество. Если не можешь этого сделать, то пусть это станет твоим позором на всю оставшуюся жизнь.
Тихий Дон, важно несущий свои воды, смотрелся бы очень мирно, если бы не артиллерия, раз за разом посылавшая снаряды через реку. Вода была еще достаточно теплой для купания, но сделать это можно было лишь в вечерних сумерках, когда с противоположного берега никто уже не мог помешать такому удовольствию. Стоял октябрь, и по-прежнему была прекрасная погода. За солдатскими позициями находился живописный лиственный лес. Красный октябрь предстал во всем своем блеске.
Рядом был палисадник, где Роберт Розен собирал грецкие орехи, чтобы послать их в Подванген, куда они должны были бы прибыть на Рождество для украшения праздничного стола. С ним отправился Годевинд, но не для сбора орехов, а чтобы, прислонившись к дереву, выкурить сигарету.
— Неплохо было бы просто слинять отсюда и отправиться домой, прежде чем наступит зима.
— По дороге тебя прихлопнут партизаны, — ответил Роберт Розен. — А если ты все-таки доберешься до дома, то там тебя все равно отловят.
Годевинд раскалывал орехи своими солдатскими сапогами.
— Ты когда-нибудь видел, как выглядит тюрьма изнутри? — спросил он.
— Я даже не знаю, имеются ли тюрьмы в Восточной Пруссии.
— Две недели, — сказал Годевинд, — две недели меня держали взаперти в тюрьме Фюльсбюттель в Гамбурге. Затем один из надзирателей подошел и сказал:
— Мы тебя отпускаем, но ты должен вступить в СА.[64] — Так Гейнц Годевинд стал охранником СА и шкипером баркаса, а позднее солдатом великого германского вермахта. А сейчас он сидит на берегу Дона и щелкает орехи.
— Что же преступного ты сделал?
— Когда мне было семнадцать лет, я немного поиграл в разбойников и жандармов, затем разносил еду и был связным в Альтоне, одном из районов Гамбурга, во время волнений, которые организовали рабочие.[65] Однако меня уже взяли на заметку и в тридцать третьем году бросили в тюрьму.
Набрав полные карманы лесных орехов, они возвратились к своему блиндажу на берегу реки. Годевинд сказал, что ему подчас кажется, будто он тогда провел в заключении не две недели, а все десять лет:
— Мы по-прежнему находимся в тюрьме.
С идеей украсить орехами рождественский стол ничего не вышло, так как именно в это время был объявлен запрет на отправку посылок. Разрешены были лишь бандероли весом до ста грамм, но туда едва ли поместился бы десяток грецких орехов. Вечерами, когда Роберт Розен был свободным от дежурств, он сидел у реки, колол орехи и пускал скорлупки плыть по течению реки подобно маленьким корабликам. Он заготовил про запас пакетик с грецкими орехами, чтобы отпраздновать Рождество в России. Сделал он это потому, что теперь точно знал: перед Рождеством ему не удастся возвратиться домой.
Вчера еще был золотой октябрь, а сегодня уже выпал первый снег. Одетый в пестрый наряд лес вдруг лишился своего красочного очарования. Лента реки черным цветом тянулась по всей белоснежной окрестности. Как рано пришла зима в Россию! Но в этот раз все было подготовлено заранее и самым лучшим образом. Они были в достатке обеспечены шинелями, перчатками, наушниками и напульсниками. Санитары имели большой запас мази, приготовленной из рыбьего жира. Снег продержался до вечера, затем ударил мороз и туман повис над рекой.
Роберт Розен пожертвовал последним тюбиком зубной пасты. Он держал его над горящей свечой до тех пор, пока содержимое не стало стекать на его стальную каску. Пальцем он растирал зубную пасту по всей поверхности, и каска из серой превратилась в белую.
Целый день у всех было подавленное настроение до тех пор, пока в сводке вермахта поздно вечером не было объявлено, что 6-я армия вышла к берегам Волги севернее Сталинграда. Они устроили небольшой праздник: кололи орехи и запивали их сладким вином из подвалов только что захваченного Крыма. Модрик получил известие, что его Эльжбета родила близнецов. Это дало повод перейти к более крепким напиткам. По радио все чаще стала звучать песня о Волге.[66]
Октябрь, на берегу большой реки
Ноябрь, в снегу