второстепенное, и нужное, скорее для архива. Даже пресловутая революция в Германии бледнеет по сравнению с этим. Потому что это для Хозяина – вопрос о власти.
— То есть он специально пустил Бокия в ту сторону, отвлекая его от основного. А он стратег. ОГПУ сейчас утонет в этом копании, которое действительно, ничего нового не даст. Как я понимаю, после смерти Ульянова, его секретариат выйдет в тираж. Значит данные об измене в этих рядах практического значения иметь не будут. Пусть Бокий пользуется этим отработанным материалом.
— Ну вот видишь, Степан Терентьевич. Ты и сам в этом всём разобрался. А говоришь, задвинули в угол, отстранили от расследования.
Так, размышляя они дошли до Солянки. Линь, к счастью, был на месте, так что разговор прошёл быстро.
— Наша медицина не может вылечить больного человека, особенно если болезнь зашла чрезвычайно глубоко. А я понимаю, что там именно такое состояние. Если бы раньше, мы могли бы приостановить вредные процессы. А теперь уже поздно. Я думаю, что какой-то частичный эффект наше лечение может дать, но не более того. Процесс разрушения уже не остановить.
Получалось, что восточная медицина – это не панацея, а система методов по поддержанию здоровья. Ей надо заниматься постоянно, тогда она будет оказывать свой положительный эффект. Наверное, она должна помогать при переломах и травмах – в Тибете должен быть накоплен богатый опыт борьбы с ними. А вот лечить запущенные внутренние болезни – за это врачи Востока не брались.
— Скажите Линь, — уже от себя спросил Николай. — А если на ранних этапах обращаться к вашим врачам – что тогда?
— Всё зависит от характера болезней. Мы научились лечить традиционные болезни духа и тела. Это может у нас получаться. Кстати, мы нашли нашего монаха, которого возили в Москву для осмотра Ульянова.
Линь сказал это будничным, ничего не значащим тоном. Николай посмотрел на него, чрезвычайно удивлённый. Действительно, ведь это обязательный элемент лечения. Как он раньше не догадался. Интересно, а Бокий додумается или нет?
— И где сейчас этот врач, — Коля спросил первое, что пришло на ум.
— Здесь у нас, — ответил Линь. — Он рассказывает, что болезнь Ульянова неизлечима. Ему совсем недолго осталось жить.
— Настоятель, сейчас это не главное. Вы совершили очень рискованный поступок. Кто-то знает, что этот врач у вас?
— Нет, никто. Его утром привезли из Петрограда и сейчас он находится на одной из наших квартир.
— Вот, что Линь. Это очень опасно. Его, наверное, уже ищут чекисты. Вы должны этого врача спрятать. Спрятать надолго, чтобы до конца жизни Ульянова его не могли найти. Иначе выйдут через него на вас и будет очень плохо. Состояние здоровья вождя – это государственная тайна, а вы к ней прикоснулись. Не знаю, как в Китае, а в Советской России это наказывается смертью. Поэтому немедленно займитесь ликвидацией всех хвостов.
Было видно, что монах не обрадовался. Действительно, работа предстояла серьёзная, да ещё и люди Бокия висели на хвосте.
— Вы полагаете, что всё так серьёзно?
— Ещё серьёзнее, чем вы думаете. Я уже говорил Степану – одно слово, одна записка Ленина может обронить весь этот политический Олимп, на котором уже поделена власть, должности и деньги. Правящая верхушка будет защищать то, что она уже считает своим всеми средствами.
— Хорошо. Я отдам соответствующие распоряжения. Вас не волнует судьба врача?
— Нет, не волнует. Расскажите подробно, кто и когда возил его к Ленину.
Николай сидел в кабинете у Сушина и ждал, пока тот вернётся. Он передал записку Сталину с просьбой о немедленной встрече и буквально силой погнал Алексея в кабинет. Минуты через четыре раздражённый Сталин вошел в кабинет. Это было видно по походке и движениям рук. Наверное он что-то говорил Алексею, но входя в комнату взял себя в руки.
— Я надеюсь, что важность вашей информации заслуживает того, чтобы прервать заседание Политбюро? — голос у него был обычный, раздражение ничем не проявлялось.
— Я думаю да, — сказал Коля и кивнул в сторону Алексея. — Нам лучше будет переговорить вдвоём.
Алексей вышел и они остались одни.
— Ганецкий возил восточного врача к Ленину. Тот его осмотрел. Выводы – он умрет не позже февраля будущего года. На данный момент он полностью недееспособен. Врач сейчас отправлен в Китай, может быть и дальше. Люди Бокия его не найдут.
Сталин поднял на него глаза. Взгляд был тяжёлый – человек явно готовился к принятию решения.
— Вы уверены в этой информации? Прежде всего в сроках?
— Полностью, товарищ Сталин.
— Кто ещё знает эту информацию?
— Китайцы, но им на неё наплевать. У них свои заботы.
— Какой они ставят диагноз? — Сталин проверяет, подумал Коля и вспомнив Герхарда решительно сказал.
— Сифилис.
Сталин задумчиво покачал головой.
— Вы понимаете, что стали носителем важнейшей тайны нашего государства?
— Иначе я не поставил в известность бы вас.
Коля решил идти ва-банк. Надо сейчас расставить точки. Иначе они будут путаться во взаимоотношениях.
— Я считаю, — сказал он, — что вы будете вождём русского народа. Поэтому буду вам помогать. Мне без разницы, какую политику будете проводить – сейчас стране нужна твёрдая рука. А она у вас есть.
— Ну что же, считайте, что мы договорились. Мы ещё с товарищем Сергеем выработали определённые принципы сотрудничества. Я рад, что вы их так умело подтвердили. Большое спасибо за сообщение. Это гораздо важнее, чем вся болтовня на Политбюро.
Бокий откашлялся и начал докладывать. Работа была проделана громадная. Лично им были опрошены Ганецкий и Гляссер. Работники помельче провели большую выборку у военных. Пока получалось, что получив письмо бурятских студентов, Надежда Константиновна Крупская, жена Ленина, обратилась к другу семьи Якову Ганецкому и попросила его съездить в Петроград и проверить информацию. Тот познакомился там с Мартой Фрислер, которая, попав в Москву, взяла на себя роль технического исполнителя всех необходимых операций. Ввиду того, что для осуществления необходимых ритуалов требовались различные предметы, она и взялась за их поиск и добывание. По просьбе Марты, Ганецкий написал записку Воровскому, тогдашнему полпреду в Италии. Их связывала совместная коммерческая работа в Стокгольме. Такую же записку написала Вацлаву Вацлавовичу и Гляссер.
— Я считаю, что Воровский, не разобравшись, дал полномочия Урицкому на проведение этой операции и выполнение просьб Фрислер. С учётом того, что речь шла о выздоровлении Владимира Ильича и фактически исходила от Марии Игнатьевны, Семён Петрович был готов выполнять любые действия, направленные на достижение этой цели.
— Значит какая-то неизвестная Фрислер заставила работать на себя Политбюро и аппарат военной разведки? — хмуро спросил Сталин.
— Выходит, что так, — пожал плечами начальник Спецотдела.
— Этот вопрос будет вынесен на Политбюро. Готовьтесь, Глеб Иванович. Этот дикий случай хорошо показывает тот бардак, который у нас творится. Продолжайте доклад, товарищ Бокий.
— Что касается Марты Фрислер, то все оценки сходятся в одном – это чрезвычайно националистически настроенная дама, готовая бороться за возрождение Германии. К коммунистам она
