— Нет. У нас только показания Френкеля, а они не будут приниматься в расчёт. Начнётся расследование и в конце концов дело сведут на пару технических работников, которые сговорились за спиной у руководства.
— А вы, Николай, сможете доказать участие военных в этом деле?
— Нет. Я бы на их месте всё отрицал, на худой конец сказал, что перепутали машины. А ссылка на немецкие документы только ухудшит дело.
Сталин задумчиво вертел в руках карандашик. Было видно, что аргументацию он воспринимает и внутренне соглашается. Более того, скорее всего, это он всё давно продумал, а слова присутствующих просто подтверждают его мысли.
— Значит, мы находимся в положении умной собаки – всё понимаем, но высказать не можем? Тогда мы не будем дразнить гусей. Я думаю, господин Френкель будет являться организатором этой провокации. Его надо будет убедить в этом и передать в руки ОГПУ. Собственно, это их дело. Бандитов, убивших нашего сотрудника – уже наказали. Кражу денег предотвратили. Что остаётся?
— Остается раздать награды, Иосиф Виссарионович, — сказал Ксенофонтов.
— Ну, товарищ Сушин – наш опытный работник. И этот случай – не первый, когда Орготделу и Управлению делами приходится заниматься несвойственными для них функциями. Я считаю, что надо создать при Управлении новый отдел, назовём его Особым отделом. Иван, приготовь бумаги на Секретариат. Во главе надо поставить Алексея, а его замом – этого бывшего полицейского, — Сталин глянул в бумажку, — Степана Терентьевича Аршинова. Он умеет хорошо искать и допрашивать. А Алексей будет учиться и решать организационные вопросы. Как, Иван, отдашь сотрудника?
Ксенофонтов кивнул, а Сталин повернулся к Николаю.
— А вы, товарищ Николай, какой награды ожидаете. Вы нам очень помогли и вправе рассчитывать на наши ответные услуги.
Неожиданно, молчаливо сидящий Алексей, сказал.
— Пока Николай думает, у меня вопрос есть. Не нравятся мне эти ребята. Уж больно они шустрые. Я не за себя боюсь, я боюсь, что крупная стрельба возникнет.
— Мы вчера удалили товарища Эйсмонта из Москвы. Товарищ Эйсмонт поехал на Кавказ руководить хозяйством. Там у него не будет времени лезть во внешнюю политику страны. Мне кажется, что те круги, которые задумали осуществить эту комбинацию, прекрасно поняли наш намёк, и вряд ли они пойдут на обострение.
Все последние пять минут Коля думал о том, что попросить. Мыслей особо не было. В голове вертелся старый рассказ, как однажды Фадеев, Тихонов и Соболев были у Сталина, и тот обратился к ним с подобным вопросом. Соболев попросил машину – ему дали машину. Тихонов – дачу – ему дали дачу. А Фадеев попросил «Вопросы ленинизма» с автографом вождя. Ему дали «Вопросы ленинизма», а заодно новую квартиру, машину и дачу. Поэтому Коля решил, что скромность всегда украшает.
— Помощь в решении оперативных вопросов разве что. А так как в Греции, всё есть.
— Это естественно и в рамках нашей договорённости с Сергеем. Вы помогаете нам, а мы вам. А у вас лично есть просьбы.
— Товарищ Сталин, — решился Николай. — Я сейчас ищу одного человека. По моим данным он находится в Спецотделе у Бокия. Это археолог, который должен дать возможность найти могилу Чингисхана. Мы с Сергеем давно планировали эту экспедицию. Если есть возможность, помогите.
— У товарища Сергея всегда были сложные задачи. Но я подозреваю, что с легкими он справлялся сам. Мы попросим главу нового Особого отдела помочь вам. А если у вас не получится, и потребуется наше вмешательство, мы позвоним Феликсу Эдмундовичу и ваш археолог будет освобождён. Но мне почему-то кажется, что вы вполне справитесь сами.
Старая площадь была как всегда, оживлённой. Рабочий день кончался, и народ потихоньку, расходился по домам. Николай пошёл на Мясницкую пешком – Саша с машиной должен был ждать его там. После Берлина Москва казалась низенькой и чуть потускневшей.
Какой-то мальчишка пристал, прося копеечку, но Коля денег мужчинам не давал уже давно.
Перовский поздоровался радостно. У Николая мелькнула идея познакомит его с Лембертом. Возможно они нашли бы общий язык и интересы. При ближайшем рассмотрении мысль понравилась. Перовский вообще был ему симпатичен. Выжить и заниматься бизнесом после революции и гражданской войны – тут требовалась смелость и большая доля авантюризма.
— А что, Алексей Павлович, — спросил он Перовского, — немецким языком владеете?
— Владею, — ответил тот. — Как и всякий интеллигентный человек. А что?
— Да вот есть идея поработать вместе с немцами. Они должны быть сильно заинтересованы в местных кадрах – торговля-то нарастает, а Наркомат наверняка со всем не справляется. Пока они наладят работу – нам самое место помогать немецкой стороне.
— Что – поставки леса, наверное? Если лес, то дело знакомое.
— Там много всего будет. И лес, и металл. Политики кстати будет много.
— Нет, политика это не для меня. Торговать я умею и люблю. А политика на Руси обычно плохо кончается.
На выходе Николая задержала секретарша и сказала, что был звонок и товарищ ждёт его на старом месте от 9 до 11 часов вечера. От Горностаева, — понял Коля. Надо бы зайти в «Собаку» попозже вечером.
Саша повёз его куда-то в район Тишинки. Там должен был быть Аршинов. Коля с интересом разглядывал знакомые места, но ничего знакомого в них не находил. Разве что, в оформлении Тишинской площади проглядывались знакомые мотивы – да и то, пара домиков. Николай подумал, что если бы не заезжали от Пресни, правая сторона которой практически не поменялась, то можно было бы и не понять, где находишься. Район был всерьёз перестроен в будущем.
Степан Терентьевич сидел в небольшом трактире на пять столиков. Несмотря на конец рабочего дня народу в нём не было, поэтому было ясно, что трактир был не простой.
— Чем кончилась ваша поездка? — спросил Аршинов, подзывая полового.
— Дело закрыто, виноват во всём Френкель. Более верхних людей решено не трогать.
— В России ничего не меняется. Надо было положить столько людей и развязать Гражданскую войну, чтобы ещё раз убедиться в этой простой истине?
— Не всё так однозначно. Но об этом позже. А пока я поздравляю вас с новым назначением. Вы теперь у нас работник Центрального Комитета Российской Коммунистической партии большевиков. Сушину отписали Особый отдел, а вас к нему замом по розыску.
— Я же беспартийный, — хмыкнул Степан.
— Вот и будете партийцев гонять. Эта структура как раз и должна бороться с разложением в партийной среде. Но самое главное – вы же розыскник. Нашли, доложили начальству, а уже оно будет делать соответствующие выводы.
— Что-то подобное мне говорили в Министерстве Внутренних дел, году эдак в 1903, аккурат перед японской войной. Тогда меня это волновало, теперь я постарше. Скажут ловить – буду ловить. А кого ловить – это мне без разницы. Я давно понял, что умение и профессионализм – вещь гораздо более надёжная, чем народная любовь, которую так ищут политики. Как и всякая любовь она быстро проходит. Тут вы правильно говорили – надо просто подобрать серьёзного хозяина, чтобы рос. А здесь я могу полагаться на вас.
— Я постараюсь не ошибиться. Что у нас с Василием?
— Я нашёл его следы. Правда пришлось обойти все больницы. Его подобрали добрые люди и отвезли в клинику на Мытной. Там его стали лечить, но он очень странно себя вёл. Возникло мнение, что это результат удара по голове. Его передали психиатрам он был, как это у них говорят – неадекватен. Там им занялся доктор Шанцев – стал лечить его гипнозом. Я как раз договорился встречаться с ним. Поэтому сижу. Жду вас. Можно идти к нему, у него частная практика тут недалеко – угол Малой Грузинской и Большого Тишинского переулка.
Этот дом как стоял так и будет стоять до начала следующего века. Тогда он был жилым и вполне ухоженным. Они поднялись на второй этаж и позвонили в дверь, на которой было написано «Доктор Шанцев приём открыт».
Шанцева звали Петром Евгеньевичем, и это был сухонький старичок невысокого роста. Увидев бумаги
