— Вы, Степан Терентьевич?
— Я склонен рассмотреть эти действия как раскольнически-сектантское преступление на религиозной почве. Я бы назвал это сатанизмом. Такие случаи известны в истории русского сыска.
— Вы, Линь
— Степан правильно сказал про сатанизм. Сатанизм восточного толка.
— Николай?
— Сатанизм с использованием аппарата государства и при поддержке отдельных личностей, обладающих властью. — Коля постарался быть как можно более мягким в формулировке.
— Хорошо, общий итог получается – сатанизм. То ли он используется кем-то для дискредитации Советской власти, то ли люди верят всерьёз, и может быть, наоборот, хотят этой власти помочь – это сейчас не суть важно. Двигаемся дальше. Кто как считает по вопросу вовлечённости иностранных разведок?
Отрицать их наличие было трудно, хотя бы потому, что действие происходило в Германии – этой мысли придерживались Бокий и Аршинов. У Линя не было своего мнения по этому поводу, а Николай считал, что возможно обошлось и без них.
— Это вполне может быть группа энтузиастов, которая проводит свои действия в тайне от всех. Все, кто был в Германии отмечают, что там сейчас царит хаос и анархия. Поэтому необязательно, что официальные власти об этом знают.
— Хорошо, по этому вопросу ясности нет. И наконец третий, самый главный вопрос – что мы будем делать в Петрограде.
Так, постепенно, сформировался план действий – Аршинов должен был заняться квартирами востоковедов. Это дело было ему близко и понятно. Бокий брал на себя Кунсткамеру и музеи, Николай вызвался идти в архив. Так, постепенно, они распределили роли и стали обсуждать механику действий. Было решено, что Николай и Аршинов поселятся в «Астории», Сушин в Смольном, а Глеб Иванович, соответственно, решит этот вопрос с чекистами. Собираться и думать решили вечером в вагоне. Связь держать тоже через него. Бокий увлеченно стал расписывать действия по схеме «кругом враги», Сушин и Степан его напряженно слушали и тут же вносили уточнения и поправки. Коля извинился и пошёл досыпать – чувствовал, что если в Питере пойдут дела, спать там будет некогда.
В «Астории» было как всегда – солнечно и просторно. Окна глядели на Собор и на пустой вечером площади он казался ещё огромнее и больше.
— Пойдём, побродим. Я люблю Питер и готов им любоваться часами, — сказал он Надьке. Спать не хотелось – он прекрасно выспался в поезде.
Они пошли по вечернему городу. Невский проспект был заполнен толпами гуляющих людей. Все были хорошо одеты и было видно, что место используется для променада. Коля с интересом глядел на лица людей – в его пору жители Северной Пальмиры были совсем другими. Тут, несмотря на революцию, голод и чистки, преобладали интеллектуалы. Очень мало было этого комсомольского типажа – косоворотки и штаны галифе. Может быть город накладывал свой отпечаток, но всё было как-то строже и церемоннее. Как-то незаметно, они подошли к Петропавловской крепости. У ворот стоял часовой и был настроен решительно, но Коля показал свои бумаги и после недолго разбирательства с начальником караула их пустили внутрь. Внутри было зелено и тихо. Никого не было. Полуразрушенные здания давно не ремонтировались, двери в некоторые казематы были открыты. Они пришли к церкви, высокий шпиль которой так же яростно рвался в небо. Надя стала на колени и долго молилась, глядя на храм, жёлто-красный в лучах заходящего солнца. Коля терпеливо ждал. Он смотрел на церковь и думал, что уже совсем не готов возвращаться в свой век, к своим проблемам и заботам. Он как-то свыкся с вольным положением 23 года, с его возможностью выбора, хорошим уровнем жизни и его достаточно спокойным ритмом жизни. Коля хорошо понимал, что это всё иллюзорно, и на самом деле тут гораздо опаснее, чем дома. Дoма что, дoма вариант, что могут отстрелить – он не сильно велик. А здесь – за милую душу хлопнут – моргнуть не успеешь. Причём и понять не успеешь, за что и почему. Но всё равно, здесь казалось лучше. Коля вспомнил жену и дочку. Как они там? Сколько времени я тут болтаюсь – уже месяц практически. Интересно, сколько прошло в той Москве.
С утра Коля поехал в архив. Сначала он долго искал, где же он находится. Как обычно, никто ничего не знал, и понадобилось всё розыскное искусство Аршинова, чтобы попасть наконец в Общий архив Генерального Штаба. Там, Николай оставил Степана разбираться с хранителями и выдачами, пошёл искать специалистов по Востоку.
Им оказался высокий и представительный старик, сохраняющий выправку и стать бывшего офицера. Он внимательно глядел на Колю и ждал развития событий. Доставать бумаги из ЦК РКП(Б) Николаю не хотелось. Что-то не верилось ему, что на востоковеда это произведет впечатление. Поэтому, подумав, он честно спросил.
— Скажите, а вы как относитесь к Советской власти и коммунистам?
— Мне их любить не за что. — честно ответил старик. — Я своё уже отжил, мне бояться нечего, поэтому говорю всё как есть.
Коля хмыкнул.
— Завидую. Меня зовут Николай. А вас?
— Викентий Федорович Новгородцев. Дворянин. Уволен в отставку в чине полковника.
— Тогда вот что мы сделаем, господин полковник. Очки у вас есть?
— Есть.
— Тогда доставайте и смотрите, — Коля достал из кармана фотографии из дома «Нефтесиндиката».
Новгородцев долго смотрел, потом аккуратно сложил фотографии в стопочку и вернул Николаю.
— Хорошие фото. Чёткие. Вы, что, занимаетесь этим делом?
— Немножко. Вы можете что-нибудь прояснить?
— Практически нечего. Я понимаю, что это ритуальное убийство?
— Да, по отзывам специалистов – это извращение некоей тибетской религии, которая называется «Чёрный бон». По крайней мере её жрецы заявляют так.
— И с какой целью это сделано?
— Скажите, Викентий Федорович, вы как офицер понимаете значение слов государственная тайна?
— Конечно. Я узнал об этом гораздо раньше вас, молодой человек.
— Так вот, то что я вам скажу как раз к ней и относится. Поэтому я надеюсь на ваше понимание.
Выслушав рассказ Николая о целях жертвоприношения, бывший полковник некоторое время был задумчив. Потом встал, и поманив Колю, пошёл по длинным коридорам архива. Тот шел за стариком по этим лабиринтам полок, и остро чувствовал, что очень любит свою науку. И очень жалеет, что суровая волна перестройки смыла его с палубы этого прекрасного корабля. И что это ужасно интересно, по крупицам искать правду, среди бесконечного количества папок и листиков.
Викентий Федорович остановился около стеллажа. Там стояли шесть коробок без надписей. Судя по всему, их никто не разбирал.
— Если это и может быть где-то описано, то только здесь. Это материалы из фонда барона Маннергейма. Он сейчас в родной Финляндии, вроде как военный министр. А в 1906–1908 годах, по заданию начальника Генштаба генерала Палицына, путешествовал в Китай. Там, на севере страны, в городе Утай он встречался с далай-ламой, который там временно жил в изгнании… Тот передал ему эти свитки для Императора. А вы читать-то это всё умеете?
— У меня есть прекрасный, дрессированный китаец. Почти как настоящий. Мы поручим это ему. А сами пойдём пообедаем. Возьмём моего коллегу, он из бывших сыщиков, сейчас допрашивает коменданта. Выбор ресторана за вами. А пока он возится с вашим начальником, хорошо было, если бы вы рассказали мне о российской политике по отношению к Тибету.
— Ну, это простая политика. Тибет лежит на дороге от Индийских владений Англии к нашему стратегическому тылу – Средней Азии и Сибири. В условиях той анархии, которая с середины прошлого века творится в Китае, нам надо иметь чёткое представление о возможностях использования этой территории как нашими войсками, так и их подразделениями. Более того, в России имеется весьма серьёзный
