Чарлз приезжал в Элшем на уикэнд. Стояла весна, и для раннего апреля было очень тепло. Чарлзу не хотелось оставаться в Лондоне, даже несмотря на то, что окна его дома выходили в парк.
Наступил понедельник. Перед отъездом в Лондон Чарлз, позавтракав, удовлетворенно откинулся на спинку стула, когда Кэтрин как бы случайно положила перед ним развернутую «Таймс». Он бросил взгляд на заголовок.
Речь в статье шла отнюдь не об убийстве, хотя статья называлась «Парнелл и убийства в Феникс- Парке». Ему показалось, будто Кэтрин, бегло прочтя статью, как-то украдкой взглянула на него, словно обвиняя его в том, что он замешан в этих злодеяниях. В распоряжении «Таймс» имелось одно письмо, подписанное «Ч.С.Парнелл» таким знакомым Кэтрин почерком. А содержание письма было ужасно.
Кэтрин взглянула в лицо ничего не подозревающего человека, сидящего напротив. Быстро сложив газету, она подлила ему кофе.
– Дорогой, доешь, пожалуйста, ветчину и яйца. А то Эллен очень расстроится.
– Эллен, наверное, принимает меня по меньшей мере за двух человек. А что в утренней газете?
– Хочешь мармелада к тостам? Нет? Тогда хотя бы допей кофе.
– Кэт, дорогая, я наелся. Что ты там прячешь от меня в газете?
Кэтрин неохотно протянула газету Чарлзу. Она наблюдала, как внимательно он читает статью. Его лицо при этом оставалось совершенно бесстрастным.
Прочитав, он спокойно проговорил:
– Надеюсь, ты не стала бы прятать лицо от стыда, даже окажись я настолько глуп, чтобы написать такое?
– Выходит, кто-то состряпал это письмо, подделав твою подпись? Кто же осмелился так гнусно поступить?
– О, врагов у меня очень много! И я не сомневаюсь, что кто-нибудь из них обладает такой незаурядной способностью подделывать чужие подписи.
– Но почему ты так спокоен?! Ведь это причинит тебе огромный вред!
Он нежно поцеловал ее.
– Кто же поверит этой чепухе? Никто пока еще не выжил из ума.
– Но это же
– Дорогая, то, что это «Таймс», не делает ее Библией. Да и какой ирландец поверит напечатанному в английской газете?
Она поняла, что бесполезно бороться с его легкомыслием, – значит, ей опять придется не на шутку волноваться.
– Ты приедешь сегодня к вечеру?
– Конечно. Скажи Партриджу, чтобы встретил меня в половине восьмого. Буду без опозданий. И перестань волноваться, а то на тебе лица нет. Меня не собираются убивать.
– По-моему, при первой же возможности они с удовольствием убили бы тебя, – прошептала Кэтрин.
– Кто это – они? – с интересом посмотрел на нее Чарлз.
– Не знаю. Твои враги.
Никто из них не произнес вслух имени человека, о котором оба думали в эти секунды. Капитан О'Ши. Обиженный, разочарованный политик. Мстительный муж.
– Знаешь, что я тебе скажу, никто не воспримет этот укус серьезно. Разумеется, он может дать толчок развитию фантазии о том, что я каким-то боком причастен к этим убийствам. Однако мои люди знают меня хорошо и понимают, что я к этому не причастен. Можно попрощаться с малышами?
Кэтрин ничего не могла с этим поделать: несмотря на то, что Чарлз души не чаял в своих маленьких дочурках, он был чрезвычайно невнимателен к ним. Его мысли постоянно были заняты всевозможными делами. Но этим утром он был на удивление нежен: он поцеловал их в пухленькие розовые щечки и ласково погладил по головкам. Казалось, их невинность доставляла ему неизмеримую радость – он долго-долго с грустью разглядывал их и вдруг резко повернулся, собираясь уходить. Газету он сунул в карман пальто. Было очевидно, что он совсем не безразличен к ситуации, хотя и старается не показывать этого.
Он не приехал ни в половине восьмого, ни на следующем поезде через час. Партридж вернулся домой один, с пустым экипажем. Он посчитал, что не стоит дольше ждать: вероятно, мистер Парнелл задержался в парламенте.
Кэтрин волновалась не на шутку. Весь день она провела в сплошной нервотрепке, а отправившись через парк к тетушке Бен, обнаружила у ворот многочисленные обрывки «Таймс» со злополучным письмом. До самого вечера вокруг дома ходили зеваки, и их было намного больше обычного. Живая изгородь еще не настолько выросла, чтобы полностью скрыть дом от любопытных взглядов.
Если Вилли виноват в этом безобразии, то она просто убьет его, думала Кэтрин в ярости.
И снова бессонница овладела ею. Отправляться в постель было совершенно бесполезно. Нора засиделась позднее обычного под предлогом того, что хочет завершить акварель, начатую днем. Они с Кармен не могли не заметить валяющихся возле ворот газет. Нора не обмолвилась об этом, только часто бросала на мать тревожные взгляды, выказывая тем самым свою озабоченность происходящим. Она стала совсем взрослой, ее лицо утратило детскую округлость. Не такая ветреная, как Кармен, она отличалась очень глубокими привязанностями: бесконечно любила Клер и малютку Кэти и в отсутствие Кэтрин полностью брала на себя обязанности по присмотру за ними. Кэтрин никогда не спрашивала Нору, что она думает об отъездах из дома матери и отца. Она настолько любила своих детей, что никогда не осуждала их поступки.
– Нора, тебе пора спать. Уже десять часов.
– Да, мама. А ты пойдешь?
– Скоро, дорогая.
– Мамочка…
– Да, дорогая?
Вместо ответа Нора стремительно пересекла комнату и опустилась на пол, положив голову Кэтрин на колени.
– Мамочка, даже если Кармен с Джералдом уедут, я всегда буду с тобой.
Кэтрин подняла к себе раскрасневшееся заплаканное лицо дочери и пристально посмотрела ей в глаза.
– Что это? Моя милая, умная Нора плачет? Никто никуда не уедет – ни Кармен, ни Джералд. Конечно, если не считать того, что кто-нибудь из них однажды сыграет свадьбу.
Нора затрясла головой.
– Никогда не выйду замуж! Я не думаю, что выйти замуж – значит обрести счастье.
От этих слов глаза Кэтрин наполнились слезами.
– О дорогая, ты думаешь так из-за нас с папой, да? Мы часто ссоримся, это правда. Но не все супружеские пары ссорятся. И я уверена, что с тобой этого никогда не случится. Ты найдешь себе самого красивого, самого доброго и отзывчивого молодого человека и выйдешь за него замуж. И он будет самым хорошим мужем на свете. А теперь, детка, иди-ка в постель. Иначе не скоро повзрослеешь.
