— Куда идти? — срывающимся голосом выкрикнула Татьяна. — Ты знаешь, куда идти?
— Как в лодке решили, помните? — сказала Люба. — По берегу, в глубь этой трахнутой Колумбии. Должны же здесь быть какие-нибудь деревни, города…
Татьяна пристально посмотрела на нее, но промолчала.
— В общем-то логично, — откликнулся Борисыч.
— Голосовать будем? — спросил Алексей.
Не дожидаясь ответа, принялся собирать их имущество, разбросанное по лодке, выкладывая на середину днища. Туда легли четыре доски для сиденья и гребли и лопатка. Любкино полотенце и Мишкины ботинки он выставил на борт.
— В такой обувке, как у нас, по лесу далеко не уйти. — Борисыч задумчиво — брать или не брать — вертел в руке гаечный ключ.
— Другой нет, — пробурчал Алексей, оглядывая их скудный скарб.
Босой Михаил подскочил к лодке, схватил ботинки по одному в руку, затряс ими. Шнурки, как возмущенные змейки, забились о кожаные борта.
— Да я в этих говнодавах через километр подохну!
— Ты хочешь, чтобы я тебе свои отдал? — Алексей мрачно сплюнул. — Оставайся! Все оставайтесь, кому охота посвиданькаться с этими мордоворотами.
— Погодите, чего зря надрываться… — Борисыч, засунув все-таки гаечный ключ в карман, подошел к Михаилу, взял у него ботинки. — Идти надо. Идти придется в том, что есть.
— Может, из этого сандалеты соорудить? — неожиданно спокойно предложил Леха. — Носок если обрезать, всяко легче будет.
— Ага, клоуна из меня сделать. Мать твою ети, штука баксов на кармане, а ходи в рванине, как помойный бомж… А, — вдруг махнул рукой новый русский, — режь! Слышь, матрос, я не умею, разрежь ты. Эй, Вовик!
Вовик закуривал под деревом обломок сигареты.
— Ботаник! — приблизился к нему Михаил. — Покупаю твои «кроссы» за двести баков, идет?
— Отстань от человека, — сказала Татьяна.
— А чего? Предлагаю нормальную сделку. Шанс навариться.
Вова, выпустив струю едкого дыма, опять сморщился, выкинул окурок после первой же затяжки и сменил тему:
— Может, к аэроплану почапаем? Майкл Дуглас и Кэтрин Тернер в одной кинохе тоже шастают по колумбийской чаще. И натыкаются на подбитый самолет, а в нем находят фуфырь с виски. И по кайфу оттягиваются в какой-то землянке.
— «Кроссы» отдаешь за двести зеленых?
— Лодку закопаем? — спросила в это время Люба у Алексея. Она уже влезла в камуфляжные штаны, теперь надевала ботинки.
— Да смысла большого нет, — пожал плечами Леха. — Спустим да зашвырнем подальше.
Татьяна наконец села, подогнув под себя ноги, натянула, насколько получилось, платье на колени.
— Между прочим! — вдруг подняла голову Люба. — Когда мы плыли сюда на моторке, я видела реку.
— Я тоже, — вставил Борисыч.
— Мы в другую сторону идем, забыли? — сказал Алексей, похлопав подругу по голени, и посмотрел на Татьяну. — Жаль, газету нашей испаноговорящей барышне не нашли. На ноги взамен портянок. Чего другое, может, приспособить? Лопух там какой или кусок резины…
— Ты не понимаешь, — сказал Борисыч. — Была одна река, может встретиться и другая. Как переправимся?
Татьяна застонала, вновь сползла на траву и улеглась в прежней позе.
— Да какие тут реки, не Волги же, переплывем. Плавать, думаю, все умеют.
— А крокодилы, Леша, пиявки? — Любу передернуло от омерзения. — Анаконды!
Алексей не успел достойно ответить. Так, чтобы у баб пропала охота вести глупые разговоры, а появилось стремление активно готовиться к переходу.
— Пираньи! — снова поднимаясь, воскликнула Татьяна. Так, как будто пираньи были уже на подходе.
Теперь, похоже, моряк всерьез прислушался к словам женщин:
— Да, пираньи могут быть…
— А также тварь, пираньи покруче, — будничным голосом добавил Борисыч, закончив отрезать нос у одного из Мишкиных ботинок. — Зовется «чертова шпора», маленькая такая рыбка, как змейка, с шипами, загнутыми к хвосту. Очень она, понимаешь ли, любит забираться в естественные отверстия купальщиков, и вытащить ее оттуда можно только с помощью скальпеля.
— Так, я никуда не иду, — сказала Татьяна и снова легла.
— А ты откуда знаешь, эмигрант? — живо повернулся к старику Алексей. — Ты же вроде в Канаде обретался…
— А я вообще много знаю, матросик, — ухмыльнулся Борисыч. — Потому как пожил и книжки читать люблю… Слушай, договорились же: оставляем разборки до лучших времен.
— Ч-черт… — Алексей яростно почесал в затылке. — Верно, тварей тут до дури.
К ним подошел Михаил, устав беседовать с Вовиком. Ботаник то ли придуривался, то ли в самом деле не понимал, о чем его спрашивают, но вместо ответа насчет продажи кроссовок пересказывал сценки из виденных им фильмов про Колумбию. Миша почувствовал, что если еще чуток послушает эту галиматью, то не выдержит и даст «ботанику» в рыло. Он переместился к лодке, встал рядом, вникая в суть обсуждения. Говорил Борисыч:
— Сколько, думаешь, спущенная лодка может весить? Килограммов пятнадцать?
— Такая? — Леша продолжал чесать затылок. — Не, больше. Двадцать, двадцать пять.
— Если понесем вдвоем, привязав к палке, чередуясь, то это не так уж и страшно. Других грузов, считай, и нет. А и вправду, случись река, быстрее и безопаснее будет на лодке.
— Быстрее не получится, надувать ртом придется. Безопаснее… да, тут не поспоришь.
— Надували ртом, бывало, — встрял в разговор Михаил. — Мутатень, в натуре. Измудохаешься, как папа Карло. Но надуть можно. А нам не обязательно до упора, лишь бы на воде держала. А чего, в шесть хлебальни-ков реально. Тем более днем, в жару-то, воздух разопрет, расширится до нужной упругости.
Где-то протяжно завопил какой-то зверь — то ли обезьяна-ревун, то ли кто еще из голосистых обитателей здешних лесов. Все вздрогнули.
— Уговорили, берем «резинку» с собой, — сказал Алексей. — Тогда выпускаем воздух. Вытаскивайте пробки из всех клапанов, сразу смотрите, чтоб пробки были привязаны на нитках. Непривязанные — по карманам. И быстрее! Отдыхать и помирать будем потом!
Сборы не заняли много времени. Прямо по пословице: нищему собраться — только подпоясаться.
Лодку скатали, положив внутрь доски, обвязали остатками капроновой веревки, найденной Борисычем в «бардачке» джипа и большей частью пущенной на «обманку» на дороге. Срезали деревце подходящей толщины, освободили от сучков, пропустили под веревку. Резиновый тюк теперь можно было нести, положив концы палки на плечи.
Нож вернулся к Борисычу, и тот доделал начатое: отрезал и у второго ботинка нос до подошвы. Отдал изделие хозяину. Мишка выдрал шнурки из гнезд, скатал их в ладони, изготовился зашвырнуть подальше, но его запястье было перехвачено жилистой рукой старика Борисыча.
— В карман сунь. Г лядишь, сгодится на что.
Мишка хмыкнул, но спрятал шнурки в карман. Потом надел обнову — сандалеты. Из-под волнистых краев толстой черной кожи высунулись поросшие темными волосками пальцы. Они зашевелились — на той ноге, которую выставил вперед, поворачивал на пятке и пристально разглядывал Михаил. Края ботинок широко расступались на голени, «языки» вывалились наружу. Людям с богатым воображением он мог напомнить обутого циркового медведя.
