— Чистый Петрушка, блин, — дал он наконец заключение. И прозвучало оно совсем недобро.
— Ногу ты, конечно, натрешь, — пообещал ему Борисыч, — но до жилья дотянешь… Если оно существует.
— А если змеи? — встрепенулся Михаил. — Анаконды, твою маму… Не-е, я в джунгли не ходок. Да вы че?! Тяпнет, падла, за ногу. Или другая какая падла, их тут полно.
Они сгрудились на пятачке примятой травы, все, за исключением Алексея: тот отправился на берег — посмотреть, что творится на море. К зеленому, с белыми жилами бечевы, свертку был прислонен автомат, дожидаясь, кто его возьмет. Второй автомат висел у Борисыча за спиной. Мелкое барахло было уже пораспихано по карманам. Фонарик оттопыривал бок камуфляжной куртки, которую Татьяна застегнула на все пуговицы. А платье заправила в штаны. Да, ее ноги теперь согревали и предохраняли брюки павшего часового, которые ей уступил из джентльменских побуждений бой-френд Михаил. Портили образ женщины-«коммандос» не покрытые кепи военного образца волосы и неуставные розовые тапки с сиреневыми цветочками.
— Да, туда, — Татьянин пальчик указал в глубину леса, — что-то не хочется.
И она присела на скатанную «резинку». Уже по тому, с какой готовностью подогнулись ее ноги, было заметно, что ей действительно не хочется продираться через тропическую чащобу.
— На хрена нам в джунгли, не пойму? А, Борисыч? — почесал в затылке Михаил. — Это Леха уперся в джунгли. Он придумал. Любка что предлагала? Берегом идти. А он? А мы чего? Так и будем ходить за ним гуськом? Он в джунгли — мы в джунгли, он в болото — мы в болото… Как кобели за сукой. Почему не пойти по берегу, а, Борисыч?
— Айда к самолету, пиплы! — не дал Вовик ответить Борисычу. — Посмотрим, что от него осталось дельного.
Вовик вслед за Татьяной сменил стоячее положение на сидячее, но сел прямо на траву, сложив ноги по-турецки.
— Вот к самолету точно нельзя. Кроме того, что незачем. — Борисыч снял кепку, отер ею пот со лба. Странно, но у него еще находилась в организме жидкость, чтобы выходить потом. — К самолету они обязательно пошлют отряд.
— А если засаду, батя? Устроить им встречу! Прикинь, сколько стволов мы хапанем, — в очередной раз взвился Михаил, враз забыв про нелюбовь к джунглям.
— Ты на себя посмотри, потом на остальных. И патроны пересчитай, — остудил его Борисыч.
— Жаль, шоколадку акула сожрала, — вздохнула Люба. — Вместе с курткой. Я б не отказалась от дольки. Да и пить охота смертельно… Что ж ты делаешь, горе ты мое, ну-ка дай…
Последнее относилось к Вовику, занявшемуся сооружением головного убора из Любкиного полотенца. Действовал он путем завязыванием узлов со всех углов (видимо, вспомнив, как работяги мастерят «головные покрышки» из носовых платков), и у него ничего не получалось. И тут на помощь ему пришла Любка.
Со стороны океана послышалось шуршание раздвигаемой ногами травы, шелест листвы на отклоняемых руками ветвях — возвращался Леха.
— Тихо, не штормит покамест, — доложился он по прибытии. — Катеров нет, вертолеты не летят. Даже странно… Но мы их дожидаться не станем.
— А чего тебя на джунгли пробило? — с затаенным вызовом спросил моряка Михаил, забрасывая автомат на плечо.
— В смысле? — Алексей потянулся рукой к палке, скрепленной с резиновым грузом. — Кто еще берется? Танюха, поднимайся с лодки.
— Сиди, — рукой надавив на плечо, остановил поднимающуюся подругу Михаил. — Она не полезет в джунгли.
— Какие джунгли, о чем ты? — Выпрямившись, Алексей взглянул Мишке в глаза. — Кто говорил, что мы лезем в джунгли? Что мы там забыли? Ты же первый обломаешь себе пальцы… — Замшевый носок Лехиного тапка обозначил движение к сандалетам спонсора. — Изорвемся в клочья… — Леха оттянул двумя пальцами и отпустил свой «Рыбфлот». — Может, там, дальше, джунгли и вовсе непроходимы. Уж точно иссечемся, исцарапаемся в кровь… — Лехин корпус наклонился вперед, Лехин палец поочередно ткнул Любку в открытое плечо и Мишу в безволосую, не защищенную майкой грудь. — Опять же змеи, сиканожки всякие, зверушки могут. Берегом пойдем, по самому краю леса. Не вылезая на песок, там нас легко засечь. Но и не забираясь в гущину.
— Ну вот, другое дело. — Любка отодвинулась и оглядела свою работу с чувством удовлетворения. Теперь непутевую голову Владимира украшала вполне сносная чалма.
Катер первым увидел Борисыч. У старика, полагаю, дальнозоркость. В тюряге он, помню, щурился и отходил подальше, разглядывая надписи на стенах.
Он шел первым и увидел первым. Я сразу же приказал сигать в кусты и заныкаться там. Кусты (а может, трава такая могучая, кто ее разберет) были рядом.
Мы старались перемещаться краем леса, старались избегать открытых мест. Но это получалось плохо. Трава погуще — Мишка и Танька боятся ступать, бегут на песок. В гущину кустов и деревьев не лез никто. Особенно после того, как вспугнули птицу. Та с таким шумом взвилась из ветвей, что все встали как вкопанные, а Мишка сдернул с плеча автомат.
Лично я не думаю, что в этих лесах ядовитое и хищное на каждом шагу. Но зарываться в чужую зелень с голыми руками и непокрытой головой меня тоже не тянуло.
Здешняя растительность упорядочена плохо. То трава мелкая, словно на газоне, то вся по пояс. То стоят деревья как деревья — пальмы или что-то в этом роде, а между ними редкие кустики, то одна густая, частая поросль, такая, что не пробиться. И тогда вспоминаешь мужиков с мачете, прорубающих себе дорогу в джунглях, чтобы просто пройти, куда нужно. Но нам легче, чем тем мужикам. Выворачиваешь на берег и обходишь гиблый участок по песку. Не по самому песку, разумеется, в нем ноги утопали бы будь здоров, много не находишь, а берешь ближе к лесу, где почва потверже. Воздух, как в бане, сырой, душный, лес полон жизни — треск, мявканье, вопли, стоны, шуршание…
Но что следует отметить — горы подбираются все ближе к воде.
Сколько по времени мы шли до того, как увидели катер, сказать трудно. Теперь время придется прикидывать по солнцу: Любкины часы ёкнулись после купания с акулой. Сколько дали по километражу, сказать тоже не просто. Мало, конечно. Что не удивительно. Боцкоманда подобралась словно нарочно — гальюны чистить, и то отправлять опасно.
Вова мало того, что слабак, так и с головой не очень дружит. К тому же голова у него еще и перегрелась. Но, следует отметить, держится пока мужиком, не стонет, не канючит, тащится за остальными. Правда, будь общий темп быстрее, рухнул бы он давно. И так, когда пришла его очередь тащить груз, мне пришлось его подменить. Нет, он, конечно, закинул палку на плечо, но стоило мне только глянуть, чтоб понять: два-три шага, и он в ауте. Кому еще его подменять, как не мне? Я ж у них тут самый семижильный. Неваляшка. По-хорошему, конечно, Вовик — это балласт, и по-хорошему таких оставляют где-нибудь, чтоб не пропасть всем вместе. И была у меня такая мысль: если с Вовиком чего случится, то…
Но потом пришла другая мысль…
Кстати, Танька Мишкина тоже тот еще балласт. К тому же ноет без конца. Из-за нее два лишних привала пришлось делать.
Борисыч держится неплохо, на сегодня его должно хватить, а вот завтра, боюсь, спечется. Годы должны сказаться.
Мишка тоже выдохся. Слаба дыхалка, непривычен к нагрузкам или давно отвык от них. И боты его… Вон ковыляет как… Как молодой солдат в карантине после первых марш-бросков. Но что штуку баксов зашхерил — за то ему капитанское спасибо. Без этой штуки я б не знал, на что и надеяться.
Вот Любка — баба крепкая. Что значит рабочая закалка. К тому же она говорила, что долго челночила по Польшам и Турциям. А это та еще работенка. Дохляк не осилит.
Короче, увидев катер, мы попрыгали в кусты, не думая о всякой вредной живности. И залегли. Я огляделся, прикинул — вроде никак не должны нас заметить с моря.
Кусты со всех сторон, кусты перед нами. Но на всякий случай пригрозил, чтоб не высовывались. Сам
