корреспонденция — все это требует его присутствия в Бостоне. Он незаметно обратился к «Наполеону».
— Шильдс, капитан, оказывается, сильно изменил свои планы. По-видимому, здесь будут сражаться по-настоящему. Если хотите, можете вернуться со мной.
«Наполеон» хрипло засмеялся.
— Спасибо. Кажется, я все-таки пойду со стариком, — сказал он нарочито громко.
Последний вечер
«Я думаю о тебе весь день и мечтаю всю ночь, я бы хотел быть дома и всегда оставаться с тобой. Но меня привело сюда желание сделать что-нибудь для других, а не только жить для собственного благополучия. Сейчас с нами только четверо черных; у одного из них жена и семеро детей находятся в рабстве. Иногда, когда я чувствую себя не в силах жертвовать собой, я ставлю себя на его место. О, Бэлл, я так хотел бы повидать тебя и маленького, но я должен ждать! Здесь поблизости жил невольник, жену которого недавно продали на Юг: на следующее утро его нашли повесившимся во фруктовом саду Томаса Кеннеди. Я не могу вернуться домой, пока здесь происходят такие вещи. Иногда мне кажется, что мы больше не увидимся. Если это случится, у тебя есть для чего жить — быть матерью нашему маленькому Фреду. Сейчас он для меня не совсем реален. Мы уходим отсюда сегодня или завтра…»
Письмо было написано, по-видимому, второпях. Буквы шли вразброд и у края страницы становились совсем неразборчивыми. Но маленькая Бэлл, жена Ватсона Брауна, все же сумела прочесть то, что писал ее муж, и даже то, чего он намеренно не писал. Она прочла между строк, что там, в далекой Кеннеди-Фарм, все истомились от ожидания, что Ватсон далеко не уверен в успехе и что, может быть, это последний его привет.
Но женщины дома Браун привыкли ждать, не жалуясь и не болтая. И маленькая Бэлл в Северной Эльбе ничего не сказала своим домашним. В день, когда пришло письмо, она только больше обычного возилась со своим сынишкой и, гладя его белую головенку, думала, что, может быть, теперь он уже сирота.
Негр, о котором говорилось в письме Ватсона, повесился накануне ночью, и все невольники в окрестностях были взбудоражены. Браун считал, что необходимо воспользоваться этим происшествием, чтобы начать восстание.
Стояла уже поздняя осень. Заговорщики в Кеннеди-Фарм начинали ощущать растущую вокруг них подозрительность. Мельник с Большой запруды приходил осведомляться, намерены ли они засеять восточное поле. Соседки обижались на необщительность Энни. В Чемберсбурге были вывешены объявления о награде за поимку беглого негра Шильдса Грина, по прозвищу «Наполеон».
Грин, Лири, Андерсон и другие безвыходно сидели на чердаке.
Браун продолжал без устали бродить по окрестностям Ферри. Он осунулся, у него теперь был ищущий, беспокойный взгляд. Беспрестанно наведывался он в Почтовую контору. Капитан ждал подкрепления — людей и денег. Наконец, пришло письмо от Джона Брауна-младшего — унылое, полное неопределенных надежд. Аболиционисты не решались перейти от слов к делу. Их удерживал страх. Люди придут, как только победа осенит знамя брауновцев. Они явятся, едва заслышат ликующий зов свободы. Пока же ему не удалось сорганизовать отряда, и он один возвратится через несколько дней в Кеннеди-Фарм.
Браун разорвал письмо на мелкие клочки. Не такого ответа он ждал. На следующее утро прибыл посланный бостонскими доброжелателями молодой юрист Мэриэм. Он привез немного денег и предложил себя в качестве бойца. Это было все же лучше, чем ничего. Теперь их набралось двадцать два человека, считая Брауна. Люди истомились от ожидания. Им надоело играть роль мирных фермеров и водить за нос соседей. Негры на чердаке приходили в уныние. Лири — негр, у которого жена и семеро детей оставались в рабстве, все больше и больше мрачнел.
«Наполеон» с несколькими людьми отправился в горы и там обучал их стрельбе в цель. От него приходят известия, что его стрелки давно готовы. А Браун все медлит, все не дает сигнала. Он целыми днями пропадает в горах. У него в кармане рядом с картой лежит библия. Теперь он часто вынимает эту старую, потрепанную книгу, которую еще носили с собой его отец и его дед. Но они думали, что истинный бог — это бог милосердия, а он, Джон Браун, окончательно постиг теперь, что истинный бог — это бог гнева. Быть может, именно ему, Джону Брауну, бог вручил меч, сделал его своим орудием в борьбе за справедливость на земле?
Старые, давно забытые сказания из Ветхого завета обступали его. Он воображал себя то Авраамом, приносящим в жертву Исаака, то вдруг припоминался ему архангел Гавриил с мечом — олицетворение справедливого гнева. Он, как негры, хотел бы увидеть, какое-нибудь знамение с неба, чтобы окончательно уверовать в божественную волю. Но знамения не было, и он возвращался домой изжелта-бледный, с ввалившимися глазами и бескровным ртом. Люди задыхались на чердаке, и ропот все возрастал. Теперь они опасались даже спуститься вниз, и только когда внезапно над горами разражалась гроза, они высыпали гурьбой под ливень и бегали, сорвав с себя рубашки, опьянев от воздуха и давно невиданной свободы. Браун наблюдал за ними, стоя у окна. Дольше медлить невозможно. Он должен думать не о боге, а о людях. Теперь или никогда.
Вечером в воскресенье 16 октября Джон Браун созвал всех своих товарищей в кухне фермы. Негры и беглые собрались перед большим, жарко пылавшим очагом.
За окном было черно и сыро. Энни и Марта, закутавшись в плащи, ходили вокруг дома на страже. Лири подбросил в очаг большое полено, искры взлетели вверх огненным фонтаном, сухая кора затрещала, и стало слышно, как ветер гудит в трубе.
Браун оглядел своих товарищей. Все это были молодые, полные сил люди, которых идея свободы заставила бросить их дома, мирный, привычный труд и пуститься навстречу опасностям. В случае неудачи их ждала гибель. Всем были известны суровые законы Союза, карающие за бунт против существующего строя. И все-таки они окружали теперь своего капитана: Каги — ученый латинист, писатель и философ, два брата Коппок — крепкие фермеры из Спрингделя, свободный мулат Копленд, молодой боец Стевенс, беглый негр Андерсон, Лири, который мечтал освободить свою семью, Кук и три сына Брауна — все они собрались здесь ради одного дела. Неровный свет свечей пробегал по их лицам, серьезным, молодым, спокойным.
— Могу вас обрадовать, друзья, — сказал им Браун, — сегодня ночью мы выступаем…
Послышались радостные восклицания.
— Нам нельзя медлить дольше, — продолжал он, — иначе мы погубим все дело…
Браун изложил свой план: пользуясь темнотой, они проберутся в город Харперс-Ферри, по дороге перережут телеграфные провода, арестуют часовых на Потомакском мосту, поставят там свою стражу, а затем захватят здание правительственного арсенала. Арсенал охраняется всего одним часовым; его надо взять, не подымая шума. Когда арсенал будет захвачен, в их руках фактически окажется не только весь город, но и весь штат. У местных жителей имеются только старые, заржавленные ружья. К тому же брауновцы захватят заложников, и для выкупа их виргинцы пойдут на любые условия.
— Заложниками надо взять самых крупных плантаторов. Кук займется этим.
— Слушаю, капитан, — радостно ответил Кук, — будет сделано.
— Ура! — Оливер Браун подбросил вверх свою круглую шляпу. — И всыпем же мы этим негодяям!
— Ты рассуждаешь, как маленький, Оливер. — Средний сын Брауна, Ватсон, резко отодвинул скамейку. Он был удивительно похож на отца: те же нависающие брови и светлые глаза, лицо его обрамляли густые темные бакенбарды. Темносерая шинель военного покроя ловко сидела на его широких плечах.
Среди общего оживления только этот сын Брауна оставался сосредоточенным и молчаливым.
— Отец, неужели ты серьезно решил сегодня выступать? — обратился он к Брауну. — Ведь это безумие, отец, у нас слишком мало людей. Если придут солдаты — нам не уйти. Харперс-Ферри —
