так.
Высокий юноша в охотничьей куртке вытащил из повозки лом. Нескольких минут было достаточно, чтобы вывернуть цепь и сбить замок. Ворота арсенала распахнулись, и незнакомцы быстро вкатили во двор свою повозку. Зажгли фонари и факелы. «Я был напуган до-смерти, увидав столько вооруженных людей, — рассказывал впоследствии часовой арсенала. — Они сказали мне, чтобы я вел себя спокойно и не шумел, иначе они отправят меня к моему покойному дедушке».
Капитан, между тем, отдавал тихим голосом распоряжения. Сам он с несколькими людьми останется в арсенале. Кук и Стевенс должны теперь же отправиться за наиболее крупными рабовладельцами. Предпочтительнее «джентри» местной аристократии: Олстэд, Льюис, Вашингтон, внучатный племянник первого президента, и другие… Заложники пригодятся, когда дело дойдет до выработки условий.
Вернувшись, Кук отправится в Кеннеди-Фарм, захватит нескольких плантаторов с мэрилендской стороны и приведет с собой в арсенал всех негров, которые к этому времени соберутся в Кеннеди.
Браун был совершенно спокоен, даже нетороплив. Пункт за пунктом, шаг за шагом выполнял он намеченный план. Все случайности были предусмотрены. В определенный час должен был быть захвачен арсенал, и серебряные часы-луковица показывали ему, что он не ошибся. В определенное время должны прийти вооруженные отряды негров, и они придут, в этом нет ни малейшего сомнения.
Ночь на 17 октября 1859 года
Карета провалилась вниз, потом внезапно подпрыгнула и остановилась. Полковник Вашингтон больно ударился головой о потолок. Проклятые «полосатые» дороги! Он громко выругался и попытался открыть дверцу. Вокруг кареты стеной стояла черная осенняя ночь. У лошадей возились невидимые в темноте негры — кучер и его помощник. И люди и лошади стояли по колена в жидкой грязи.
Полковник раздраженным голосом велел поторопиться. Наконец карета снова двинулась в путь, ныряя и кренясь, как судно в бурном море. По топкому виргинскому болоту были настланы поперек огромные стволы деревьев. В довершение всего полил дождь. Вашингтон был недоволен собой: не следовало так долго сидеть за криббеджем у сенатора Мейсона, а главное, не следовало втягиваться в этот бесконечный спор о Бьюкенене. Всем и так известна бесхарактерность президента, а его страх перед аболиционистами входит в поговорку. Сенатор передал его слова: «Пусть делают, что хотят, лишь бы не в мое президентство».
И еще выплыл этот Линкольн, которого так усиленно выдвигают янки и который вот-вот пройдет на ближайших президентских выборах!
Полковник сердито усмехнулся в темноте. Карету еще раз сильно встряхнуло, и лошадиные копыта мягко застучали по деревянному настилу. Это мост, значит дом близко. С тех пор, как на берегу Потомака, в Маунт-Верноне, был похоронен Георг Вашингтон, все члены семьи Вашингтонов считали Виргинию чем-то вроде своего наследственного штата и покупали поместья неизменно в этих местах.
Дом полковника, двухэтажный, с черепичной крышей и длинной верандой во весь верхний этаж, стоял в двух милях от города Харперс-Ферри, на берегу реки. В окнах и во дворе забегали огоньки. Это слуги-негры, заслышав шум экипажа, выбежали встречать хозяина. Полковника бережно высадили из кареты. В кабинете уже были приготовлены горячая вода, сахар, виски и ящик сигар. Но Вашингтон слишком утомился, да и час был поздний. Он только выкурил сигару, приказал, чтобы утром оседлали его «Фрину» (он собирался ехать на табачные плантации), и лег спать.
В середине ночи громкий стук разбудил весь дом. Стучали в наружную дверь. Сам полковник в ночном белье и туфлях на босу ногу спустился вниз — узнать, в чем дело.
Четыре вооруженных человека, два белых и два негра одновременно вошли в дом и загородили собой выход. Один из белых, высокий чернобородый человек в зеленой охотничьей рубашке и кожаных брюках, распорядился запереть ворота. Его товарищ, коренастый и сумрачный, в буйволовой куртке шерстью вверх, спокойно глядел на испуганную челядь, окружившую полковника.
— Может быть, вы будете любезны объяснить мне, что все это значит?
Полковник был «джентри» и выражался изысканно. Чернобородому человеку тоже не хотелось ударить лицом в грязь.
— Это значит, сэр, что мы пришли освободить всех негров Юга. Харперс-Ферри занят нами сегодня ночью. Вы видите перед собой офицеров первого американского отряда аболиционистов. Будьте любезны, одевайтесь, мы подождем, — добавил он.
Другой был не столь галантен. Пока полковник одевался, он хмуро оглядел стены. Весь кабинет был увешан старым дорогим оружием. В Харперс-Ферри каждый мальчишка знал, что у полковника Вашингтона в кабинете хранится сабля, подаренная его деду Фридрихом Вторым, и пистолет — подарок Лафайета. Пришедший не сводил глаз с сабли Фридриха, сделанной из миланской стали. «Зачем такому хилому цыпленку такая знатная сабля, — рассуждал он про себя, поглядывая на тонкие ноги и выступающие лопатки Вашингтона, — я знаю человека, которому эта сабля больше по руке».
Наконец, он решился.
— Я конфискую это оружие, — сказал он нарочито грубо, снимая со стены обе реликвии.
Полковник хотел протестовать, но, взглянув на мускулистые плечи и руки посетителя, промолчал. Он был уже одет и, стиснув зубы от напряжения, натягивал сапоги. Обычно одевать его сбегались многочисленные невольники, но сейчас никто не пришел на его зов. По всему дому шла какая-то невидимая, но оживленная суета. Негры, явившиеся с двумя белыми, вероятно, сообщили своим товарищам о том, что делается в Ферри. На дворе появился экипаж полковника, запряженный четверкой лучших лошадей. За ним стояла внушительная кучка невольников. У некоторых в руках были вилы и косы, почти все держали зажженные факелы. Увидев своих черных слуг, полковник нахмурился, но снова ничего не сказал. Чернобородый, между тем, продолжал занимать его разговором.
— Вас хочет видеть Браун Осоатомский. Это он прислал нас сюда.
— Кто такой? — отрывисто спросил Вашингтон.
— Вы не слыхали о Брауне Осоатомском? — удивился чернобородый. — Стало быть, вы не интересовались канзасскими событиями?
— Я ненавижу все, что связано с Канзасом, — со злобой сказал полковник. — Стоит мне увидеть это слово в печати, как я перестаю читать.
— Хорошо, — сказал с ликующим видом чернобородый, — сегодня на рассвете вы увидите нашего командира.
Он помог Вашингтону взобраться в экипаж. Его товарищ уже сидел на козлах. Кучер хриплым от волнения голосом закричал на лошадей. Снова потянулась «полосатая» дорога, которую полковник проезжал каких-нибудь три часа тому назад. Он все еще не мог прийти в себя. Тряска в темноте, грязь, хлюпающая под копытами лошадей, — ему упорно казалось, что он все еще едет из гостей домой. И только винтовки в руках его спутников возвращали его к действительности и напоминали о том, что он — пленник.
Внезапно чернобородый приказал остановиться. Они были у дома плантатора Олстэда. Оставив полковника под надзором двух негров и собственного его кучера, оба белые ушли в дом. В ночи гулко разнесся стук. По-видимому, все шло так же, как в доме Вашингтона. Вскоре они вернулись, ведя за собой обоих Олстэдов — отца и сына.
Перепуганный Олстэд причитал и слезливо жаловался. Сын его молча подсел к Вашингтону и во весь путь не произнес ни слова.
«Полосатая» дорога кончилась, экипаж начал подниматься в гору. Полковник догадался, что его везут в Харперс-Ферри. Начинало светать, можно было уже разглядеть тяжелые, разорванные облака, стремительно бегущие по небу. Серый, холодный рассвет растекался по неровным безлюдным улочкам Ферри. Все ставни были закрыты, двери на запоре.
