вместо того, чтобы уйти от удара бросишься в атаку и испортишь полковнице показатели.
Сел на место и чувствую какое-то изменение в атмосфере зала. Не слышно воплей и шума со стороны тех господ, которые только что вопили и орали как резаные, по крайней мере, мне так казалось.
Один из господ, толстоватый, да что там говорить, толстый, в усах и бороде как многие в этом отражении, энергично направился в мою сторону.
— Разрешите представиться, — спросил он.
Я рассеяно кивнул головой, не понимая, чего от него ожидать, может спросит, каким образом, так получилось, что тела убитых оказались в номере или не я ли их уконтропупил?
— Петр Аркадьевич Столыпин.
— Очень рад за Вас дорогой Петр Аркадьевич. Меня зовут Виктор Александрович. Чем, как говориться могу? Да Вы присаживайтесь. Не пойму почему жандарм приволок беднягу официанта? Неужели здание окружено и никому не разрешается выходить? Какой произвол, Вы не находите?
— Видите ли, дорогой Виктор Александрович, это я приказал окружить гостиницу и всех, кто пытается выйти задерживать и проводить дознание, кто таков.
— А, чем я Вас заинтересовал, господин Столыпин?
— Ударить жандарма в нашей стране преступление, строго карающееся законами империи.
— И, что? Вы предлагаете услуги адвоката?
— Что же, я могу так поступить, если Вы не социалист.
— Не любите социалистов, господин Столыпин?
— Не люблю. Так как же?
— В отношении социалистов?
— Именно, Виктор Александрович.
— Не знаю, что и сказать. По чести говоря, не знаю, что означает Ваше слово социалист. Судя по всему, Вы вкладываете в него отрицательный смысл. Но, мне Ваши антипатии и психопатии не интересны. Мне интересны те, кто покушается на мою жизнь и состояние. Все без исключения, будь это так нелюбимые Вами социалисты, либо Вы сами, если протянете ручки к моим деньгам.
— Не тот ли Вы путешественник, который собирается в Сибирь на место падения метеорита и приглашающий в путешествие всех желающих.
— Господин Столыпин попал в самую точку. Именно я собираюсь лететь в тайгу. К сожалению планы сделать такое путешествие возможным наталкиваются на противодействие. Не знаю в курсе Вы или нет, но на меня вчера совершено покушение. В моё отсутствие в номере были застрелены жандармы, несомненно посланные меня защищать. А вместо этого, что вышло? Спасло только то, что в момент покушения меня в номере не было.
Вешаю лапшу на уши Петру Аркадьевичу и замечаю как к нам подходит мой любимый крокодил, ротмистр Алексей Трофимович.
— Добрый день, Пётр Аркадьевич.
Поздоровался с собеседником жандарм.
— Я бы не советовал находиться рядом с Вашим собеседником. Дело в том, что как сказали, он ударил жандармского чина, а это наказуемое деяние в нашей стране. И, кроме того, он причастен к убийствам на всём пути следования в столицу империи.
Мне такое представление совершенно не понравилось. Я резко возразил.
— Любезнейший Алексей Трофимович, а не будете ли Вы любезны поздороваться и со мной. Насколько помню, весь сегодняшний день Вы мешали мне наслаждаться жизнью. Вот и господин Столыпин подтвердит, что какой-то хам, как и Вы, сейчас без приглашения уселся за столик и принялся качать права. Почему господин Столыпин, известнейший во всём мире адвокат, спрашивает разрешение, здоровается, а замухрышки жандармы, в обсиженных мухами мундирах пренебрегают правилами приличия.
Запомните, господин капитан, если правила общежития в нашей империи будут нарушаться одними, то другие тоже захотят нарушить эти правила и тогда Вам как и обещал придётся искать укрытия. С того предупреждения Вы и шагу не сделали, чтобы уменьшить вероятность такого страшного Вашего конца. Как Вы считаете, господин Столыпин, должны ли жандармы соблюдать правила приличия? Или, если сейчас господин жандарм вдруг захочет помочиться на столик, это будет считаться в порядке вещей?
— Однако же… — Начал было господин Столыпин. Но, не договорил. Его перебил жандарм.
— Не говорите ничего Пётр Аркадьевич. Сейчас, если Вы вступите в дискуссию с Виктором Александровичем, то он заморочит голову как и мне.
Я вскочил со своего места и размахивая пальцем вытянутым в сторону жандарма завопил:
— Это инсинуации, я требую сатисфакции. Где доказательства? Что ещё Вы мне приплели? Я буду жаловаться на Ваше безобразное поведение. Ваше место вообще в доме для убогих разумом. С каких это пор честных и порядочных граждан обвиняют в жульничестве? Как прихватить на жареном какого ворюгу, так Вас нет. А как на честного человека наброситься, так сразу. И неизвестно, делается это по недоразумению или специально, для вымогательства.
Наконец, сделав вид, что успокоился, уселся на стул и предложил сделать тоже жандарму.
— Вот видите, господин Столыпин, этот капитан, хоть и жандарм, но посмотрите, почти неиспорченный человек. Он не поздоровался, а за столик уселся, только после приглашения. Не то, что предыдущий жандарм. Значит, что из него ещё может получиться приличный человек. А, не как тот, с разбитой мордой. Впрочем, насколько мне известно, он может вызвать на дуэль за оскорбление действием. А, я могу вызвать на дуэль за оскорбление нравов. Не, правда ли, господин Столыпин?
Возможно господин Столыпин что-то и произнёс бы, если бы не подошёл ещё один жандарм и обращаясь скорее ко мне не произнёс:
— Пётр Аркадьевич, мы обнаружили ещё три трупа на пятом этаже, все штатские. Один труп принадлежит даме.
Жандарм нагнулся к уху Столыпина и прошептал, мне показалось, имя дамы. Пётр Аркадьевич, обращаясь к нам обоим произнёс:
— Прошу прощения господа, вынужден Вас покинуть.
Я не замедлил выговорить жандарму за его невоспитанность.
— Вот, что значит воспитанный человек, не то что Вы господин капитан. Вы сегодня, прямо как какой-нибудь социалист, совершенно не можете прилично держать в обществе. С каким восторгом отнёсся к Вам, когда впервые увидел. А, теперь. Во что Вы превратились? Вы как настоящий социалист, даже проигнорировали меня и не поздоровались.
— Однако, Виктор Александрович, для преступника Вы слишком хорошо держитесь и даже обвиняете меня.
— Если даже преступник, то извольте держать дистанцию. Вы должно быть воспитанный человек, раз имеете звание офицера. И кроме того, Вы что же, заменили суд присяжных? С какой стати Вы объявили меня преступником? Лично я не понравился или у Вас иные половые пристрастия и поэтому меня ненавидите?
— Хорошо, Вас ни в чём не обвиняю, кроме того, что Вы ударили по лицу жандармского офицера.
— Ну и что? Пусть подаёт в суд. На суде расскажу всё, что проделывал этот, с позволения сказать, офицер. И я уверен, ни один из присяжных не посмеет обвинить меня в превышении защиты чести и достоинства. И более того, сейчас же обращусь в газеты. Они с удовольствием расскажут о том, какие хамы служат в жандармском корпусе. Я это обязательно сделаю, если этот хам не извинится. Помните, что в свидетелях мой хорошо знакомый адвокат.
— Так Вы ещё хотите, чтобы принесли извинения?
Вместо ответа на вопрос жандарма, постучал ложкой по бокалу и прибежал официант.
— Где можно найти газетчиков, которым вчера давал материалы по моим путешествиям?
Официант сверкая подбитым глазом обрадовано сообщил:
— Так вон они, с его высокопревосходительством обсуждают чего можно писать в газету, а чего нельзя.
— Любезный, подзови этого господина.
Официант с готовностью побежал в строну беседующих. Уж не знаю чего наплёл, только газетчик сразу среагировал на зов. Господин из газеты представился и начался форменный допрос свидетелей. Я
